Епископ Григорий (Граббе)

Иуда: предатель или избранник Божий?

В двадцатых годах я уговорил покойного Архиепископа Иоанна (Максимовича) дать православную оценку сочинениям о. Булгакова о почитании Божией Матери и св. Иоанна Предтечи. Владыка Иоанн, как и я, в то время был студентом Белградского Богословского Факультета, года на два старше меня. Но я был редактором и издателем небольшой газеты, в которой и напечатал убийственную критику тогдашнего студента Максимовича. Впоследствии, его статья без изменений была мною вновь напечатана в журнале “Церковная Жизнь” (Иоанн, Епископ Шанхайский, Почитание Богородицы и новое направление русской религиозно-философской мысли. Церковная Жизнь за 1936 г. №№ 6, 7, 8-9, 10-11; 1937, №1).

Очень основательная критика булгаковского богословия, до Соборного определения, была напечатана в книге Архиепископа Серафима Богучарского [Архиепископ Серафим (Соболев), Новое учение о Софии Премудрости Божией, София, 1935], и затем частично в книге прот. Г. Флоровского “Пути Русского Богословия”. Мой отец, гр. П.М. Грабе, в брошюре “О парижских “богословах”, и в докладе II Всезарубежному Собору, ярко показал гностические корни учения о. С. Булгакова и полное его неправославие.

Но кажется, последний превзошел себя в недавно напечатанной г. Н. Струве статье об Иуде под заглавием “Два Избранника” (Вестник Русского Христианского Движения, 1977 г., № 123).

Помнится, что много лет тому назад я читал статью о. С. Булгакова об Иуде в журнале “Путь” и был потрясен его попыткой оправдывать предателя. С годами забылась большая часть его аргументации, но осталось в памяти глубокое возмущение его старанием черное представить в виде белого, а измену в виде какой-то формы служения делу Божию.

Ныне напечатанная статья возвращает нас к этой теме и вызывает удивление не только в отношении о. Булгакова, но и Редактора, который решился теперь напечатать статью в защиту того, что в богослужении называется “Иудиным окаянством”.

Евангелие нам очень ясно обрисовывает облик Иуды. Сначала, как и другие ученики, он был охвачен верой в Иисуса Христа. Затем он стал как бы казначеем Апостольского лика. Соприкосновение с деньгами привязано к ним его сердце, отвлекая его от Божественного Учителя, Которого он начал критиковать и наконец возненавидел, по мере того, как стал и вором (Иоан. 12, 6). Не напрасно Апостол Павел пишет, что корень всех зол сребролюбие (Тим. 6, 10). Многие из нас знают, как ученик, начавший под влиянием прелести критиковать учителя, иногда проникается к нему беспричинной злобой. Таков был процесс и в сердце Иуды.

Сам Булгаков достаточно ярко описывает сатанинское овладение душею и сердцем Иуды. Он видит его грех не столько в сребролюбии, сколько в другом. Тут он прав: появившееся сребролюбие было начало падения Иуды, завершившегося вхождением в него сатаны. Булгаков справедливо пишет: “вхождение сатаны должно было завлечь его на путь сатанизма, обманом и самообманом, в самом центральном и существенном. А это есть люциферизм, не “сребролюбие”, которое является профессиональной немощью экономного казначея (и в этом только смысле “вора”), но духовная гордость, ведущая к духовному ослеплению (стр. 29).

Остановимся на этой мысли.

Прежде всего, “профессиональная немощь” казначея – отнюдь не воровство, а скупость даже в отношении непринадлежащих ему денег. Экономность совсем не то, что воровство, т.е. присвоение не принадлежащего казначею. Евангелие совершенно ясно и просто называет Иуду вором, который только притворялся, что заботится о деньгах для нищих. Никто другой, как Апостол Любви, изобличает его лукавство и прямо называет его “вором”. Приводя слова Иуды о том, что лучше было бы продать миро и деньги раздать нищим, Евангелист поясняет: “Сказал же это, не потому, чтобы заботился о нищих, но потому, что был вор” (Ин. 12, 6).

Но прежде, чем переходить к другим соображениям о. Булгакова в оправдание Иуды, отметим, что сам он своего подзащитного определяет ни более, ни менее, как сатанистом, признает за ним люциферанизм, духовную гордость и духовное ослепление.

С другой стороны, этот сатанизм о. Булгаков старается соединять с каким-то провиденциальным служением Богу и приписать Иуде некую особую близость к Сыну Божию, называя его “верным другом Христа”. Кстати, в Евангелие таких слов нет. Слово “верным” вымышлено о. Булгаковым. Спрашивается зачем? Спаситель отнюдь не называл Иуду “верным другом”, а только обратился к нему со словом “друг”! (Мф. 26, 50). И сказал Он это, зная, что Иуда пришел предавать Его, т.е. совершить поступок, отнюдь не дружеский. Такое обращение совсем не говорит за то, что Божественный Учитель свидетельствовал его верность и дружбу с Ним. Если застреливаемый священномученик благословляет своих палачей, значит ли это, что его друзья и действуют по его поручению? Иуда подошел к Спасителю с личиной дружбы, когда предавая поцеловал Его. У Сердцеведца тут скорее видна незлобливость, обличение его лукавства и последний призыв к его вразумлению. “Беззаконный же Иуда не восхоте разумети”.

Так именно и объясняет это св. Иоанн Златоуст. Говоря о нашем долге в отношении заблуждающихся “увещевать их, учить, утешать, умолять, подавать советы”, он далее пишет: “И Христос предвидел, что предатель не исправится, однако не переставал со Своей стороны заботиться о нем, увещевать его, угрожать ему, соболезновать о нем… В самое же время предания даже попустил облобызать Себя, - но все это для Иуды было бесполезно” (Творения св. Иоанна Златоуста, т. 7, стр. 805).

Фактически и психологически нелепы попытки о. Булгакова представить дело в таком виде, точно “призвал его Призвавший не к одному хождению за Ним и с Ним до конца, но к жертвенному противоборству во имя любви” (стр. 26). Иуда, в глазах о. Булгакова, предатель только по внешности,а на самом деле он сознательный участник искупления. “Иуда знал, что творит, пишет о. Булгаков: он себя отдавал, собою жертвовал – и не за 30 сребренников, но во спасение мира. Он знал свою незаменимость и предназначенность на такое совершение, на которое бы не отважился и не отдал себя на жертву никто другой во все человечестве, кроме как только он – единственный. Это избранничество, которое он принес с собою в мир, как семя нарастало в душе его с первого же дня избрания, пока оно не созрело, пока не превратилось в твердую волю к предательству Любимого во имя любви, связанного с принесением самого себя в жертву, с предательством на погибель себя самого” (стр. 27).

В одной это несколько длинной цитате ярко выражено сознательное внутреннее противоречие концепции о. Булгакова. Для добра (осуществление искупления) он видит необходимость в участии зла и в этом плане одобряет это зло, которое сам же правильно назвал сатанизмом (стр. 29). Следуя этой логики не надо ли нам нести цветы к памятнику Павлика Морозова? Ведь он, предавая отца, обрек его на мученичество, спасительное для его души. Своим злом он таким образом привел отца к добру. Таков может быть логический вывод при методе мышления о. Булгакова.

О. Сергий Булгаков признает, что “враги Христовы могли бы при взятии Его обойтись без помощи Иуды” (стр. 26). Если так, то зачем надо было ему впадать в сатанизм и обрекать себя на мучения, якобы для спасения мира? Его греху он хочет придать какое-то особое благотворное значение, как подвиг и участие в деле искупления. Интересно, что во всем своем трактате о. Булгаков ни разу не цитирует св. Иоанна Златоуста, даже не упоминает его толкования, а только в общем форме отрицательно отзывается о богослужебном учении Церкви о предательстве Иуды. В его суждении оно есть грубое упрощение его образа в богослужебных текстах Страстной седмицы, так искажающее весь ее возвышенный и дивный чин” (стр. 11).

А между тем, св. Иоанн Златоуст, со свойственной ему глубиною и трезвостью отвечает на возбужденные о. Булгаковым вопросы.

Златоуст ставит вопрос, связанный с концепцией о. Булгакова:

“Если написано, что Христос так пострадает, то за что же осуждается Иуда? Он исполнил то, что написано, но он делал не с тою мыслию, а по злобе” (стр. 812). Т.е. Святитель, как бы отвечая о. Булгакову, разъясняет: предсказание не есть насильственное распоряжение. Господь предвидел поступки Иуды, но они не были указанной свыше, т.е. Самим Спасителем, миссией и совершились не по послушанию, а по злобе Иуды.

Именно приписывание Иуде о. Булгаковым якобы указанной свыше миссии вызывает все те внутренние противоречия, которыми изобилует его статья. С одной стороны Иуда у него жертвующий собою сотрудник Искупителя, а с другой – одержимый сатанизмом предатель своего Учителя. Он из подлинной евангельской истории вырывает стержень и тогда – распадается вся логика событий. Сатанист оказывается особо избранным сотрудником Сына Божия, предательство – жертвенным служением Предаваемому.

Тут вспоминаются слова Апостола Павла: “какое общение у света с тьмою, какое согласие между Христом и Велиаром”? (2 Кор. 6, 15). Отец Булгаков противоречит этим ясным словам Апостола. Он Велиара, в лице сатаниста, привлекает к участию в деле Христовом. Напомню здесь, что Иуду назвал сатанистом никто другой, как сам о. Булгаков. Впрочем, на стр. 24 о. Булгаков идет еще дальше, косвенно признавая участие самого сатаны “в искуплении, как соискупителя”.

В своем влечении к Иуде, о. Булгаков опирается только на свое собственное воображение. Ни евангелисты, ни вековые предания Церкви в лице богослужебных текстов, в том числе и им самим конечно неоднократно повторявшиеся слова молитвы перед причащением (”ни лобзание Ти дам яко Иуда”), для него не авторитетны. Вот пример отношения о. Булгакова к Евангелию от Иоанна: В своей первой статье об Иуде, как мне помнится, о. Булгаков писал, что четвертом Евангелии мы все время ощущаем полярность и молчаливое противопоставление. Он находил, что оно выражается даже в том особом оттенке “непримиримости”, который присущ изображению Иуды у Апостола Иоанна. О. Булгаковы, видимо, невдомек простая истина: любовь верного ученика Спасителя и предательство вора, конечно, “полярны” и не могут быть иными. Какая может быть “примиримость” у Церкви Христовой с человеком, который “разумом сребролюбствует, на Учителя враждебен показывается, советует, поучается преданию, света отпадает, тьму прием, соглашает цену, продает Бесценного” (Седален утрени Великой Среды).

О. Булгаков ни во что не ставит и свидетельство Писания и столетиями повторявшиеся слова богослужения, т.е. церковное предание. Осуждение, изреченное Спасителем “горе человеку тому, лучше бы ему не родиться” (Мф. 14, 31) Булгаков вменяет ни во что. По его словам, эти грозные слова приговора Иуда принял “не в ослеплении грошового сребролюбия, но в люциферической жертвенности своей любви ко Христу” (стр. 30). Неправда ли замечательное выражение? Если следовать такому примеру, то нельзя ли говорить о ненавистнической любви, черной белизне или горячем морозе?

Не считаясь ни с Писанием, ни с Преданием, о. Булгаков прибегает к излюбленному им методу догадки, которая у него часто служит основанием для догматического заключения. К таким догадкам относится и то, что речь об Иуде “должна содержать повесть о прощении ученика, возлюбившего и от любви предавшего Учителя, о самоудавлении его одновременно с распятием Христовым, о искупительной жертве крестной и о смерти жертвенно-самоубийственной”. Булгаков этим свои мечтания называет “тайной Евангелия об Иуде” (стр. 16).

Отец Булгаков завершает свою кощунственную статью еще одной ересью: вопреки учению Церкви и словам Спасителя, он говорит, что сатана “пребывает в самообмане, доколе не возопиет со всем творением “благословен грядный во имя Господне” (стр. 31). О. Сергий Булгаков, т.о. не верит словам Спасителя о вечных мучениях демонов и грешников: “идите от Меня проклятые, в огонь вечный, уготованный Диаволу и ангелам его” (Мф. 25, 41). Огонь венный исключает раскаяние и прощение сатаны. Слово “самообман” - не есть здесь осторожная попытка как-то оправдать даже и отца лжи? Этот домысел Булгакова прямо противоречит принятому Церковью 9-му анафематизму против Оригена: “Если кто говорит, что наказание демонов и нечестивцев – временное и будет иметь после некоторого срока свой конец, т.е., что будет восстановление демонов и нечестивых людей, анафема” (Цитата по книге А.В. Карташева, Вселенские Соборы, Париж 1963 г., стр. 522.) Не чувствуется ли тут у о. Булгакова и его последователей то настроение, которое в Апокалипсис обличается у Ангела Лаодикийской Церкви: “ты ни холоден, ни горяч; о если бы ты был холоден и горяч! Но посколько ты тепл, а не горяч и не холоден: то извергну тебя из уст Моих” (Ап. 3, 15-16).

Блаженнейший Митрополит Антоний в своих богословских трудах объяснял тесную связь догматического учения с направлением церковной жизни каждого христианина. Вера в то, что сатана может служить дела искупления и может вновь стать светлым ангелом, - нарушает все христианские принципы. Она подрывает веру в необходимость подвига и борьбы со злом. Неудивительно поэтому, что Булгаков, его ученики и сочувствовавшие ему в Париже люди не понимали, или не чувствовали всей греховности т.наз. Сергианства, попытки служить Богу и одновременно отдавать дань Велиару. Они забывали евангельский принцип, что никто не может служить двум господам (Мф. 6, 24). Если их не волновало учение Булгакова об Иуде, то не значит ли это, что они были воспитаны если не в равнодушном отношении к злу, то и не на непримиримости к нему и ко всякому его проявлению? Только таким нечувствием можно объяснить напечатание теперь кощунственной статьи о. С. Булгакова, даже без всякой попытки объяснения, кому и зачем это нужно.

Май 1978 г.