Поиск

Лидия Сикорская: Новомученики и исповедники Российские пред лицом богоборческой власти

Десятилетие серии и пятнадцатилетие исследовательской работы

О важности почитания памяти святых мучеников в Церкви говорить не приходится. Как сказал святитель Григорий Богослов: «Восхищаясь воспоминаниями о вас, мы делаемся от удовольствия как бы вдохновенными, некоторым образом соучаствуем в вашем мученичестве, приобщаемся вашему подвигу». Приводя эти слова святителя, митрополит Анастасий (Грибановский) в своем похвальном слове новым священномученикам Русской Церкви вдохновенно восклицал: «Да будет же память ваша во благословениях, да процветут кости ваши от места своего (Сир. 45, 13, 14). Народы будут рассказывать о вашем мужестве и мудрости, а Церковь не престанет возвещать вам хвалу (44, 14), восклицая: “Радуйся, собор крепкий и терпеливый, победительное ополчение, царственное священство, столпы благочестия, священнодействовавшие сами себе мучением, коих смерть явилась последним совершительным таинством. Чрез вас прославляется Христос, Иже вчера, днесь, Той же и во веки“ (Евр. XIII, 8)».

Архиерейский Собор РПЦЗ во главе со святителем Филаретом в послании о канонизации новых мучеников и исповедников Российских в 1981 году также подчеркнул, что их подвиг «озарил новою славою Православную Церковь в дни страшных гонений», и что «они стали нашей славой, победой и радостью. Они ушли победителями из Церкви воинствующей и вошли в вечную радость Церкви торжествующей»[1]. И в Акте прославления новых мучеников Собор призвал чад Церкви: «Всем сим святым мученикам и исповедникам будем возносить хвалу, моля их, чтобы своим заступничеством у престола Божия они вымолили России свободу от безбожников и возрождение православной жизни, а примером своим пробудили и других чад Русской Церкви стать на путь подвига веры и благочестия»

Именно этот пример подвига веры и благочестия новомучеников – его изучение и осмысление – явился главной целью создания и публикации книг в серии «Новомученики и исповедники Российские пред лицом богоборческой власти».

Священномученик Иосиф и петроградские иосифляне

Первая книга серии «Священномученик Иосиф, митрополит Петроградский» вышла в 2006 году, непосредственная подготовка к ее изданию началась еще с мая 2004 года, а предварительные работы и сбор материала как о св. Иосифе, так и в целом о новомучениках, производились еще в 1990-х годах.

В Предисловии к первой книге сразу же была определена основная тема (своего рода лейтмотив всей серии) — проблема взаимоотношения Русской Православной Церкви и богоборческого государства. Эта ключевая проблема всей церковной истории прошлого столетия. Как писали будущие петроградские новомученики в 1928 году:

«Такого положения Церкви, в каком находится в настоящее время Русская Православная Церковь, во всей мировой истории еще не было, ибо не было на свете такого государства, кроме кратковременной французской революции, которое имело бы своей конечной целью уничтожение всякой религии на земле и которое борьбу со Христовой Церковью ставило бы в такую плоскость, при которой, не вводя никакой новой ереси церковного характера, старалось бы Церковь подчинить своему влиянию и лишить ее той внутренней свободы, которая дарована ей ее Небесным Основателем Христом Господом»[2].

В этих тяжелейших условиях перед архипастырями и пастырями Церкви встала сложнейшая задача принять такие соборные решения, «которыми, на будущее время ограждалась бы внутренняя свобода Церкви от подчинения ее идеям антихристианского правительства» и «которые определяли бы правильное отношение Церкви к такому государству, которое ставит своей конечной целью борьбу с Богом и Его властью в сердцах народа. Такие соборные определения Русской Церкви будут иметь руководящее значение для всего мира во времена эсхатологические»[3].

Эти определения были выражены новомучениками и исповедниками Русской Церкви, если не в привычных соборных формулировках, то самой их жизнью и страдальческой кончиной. Именно поэтому сегодня жизнеописания новомучеников имеют столь важное значение для определения настоящего и будущего пути Русской Православной Церкви в нынешнем апостасийном мире, когда вопрос ограждения Церкви от подчинения антихристианским силам и сохранения ее внутренней свободы, несмотря на прекращение открытых гонений, не потерял своей актуальности.

Приступая к изданию серии: «Новомученики и исповедники Российские пред лицом богоборческой власти», — мы намереваемся опубликовать жизнеописания священномучеников, а также монашествующих и мирян, пострадавших от богоборческой власти за отстаивание церковной свободы. Сейчас важнее всего из первых уст услышать подлинное церковное свидетельство об истинном пути пастырей и верных чад Русской Церкви в условиях жестоких богоборческих гонений, а также донести до читателя их живые голоса.

Неслучайно серию предначинает жизнеописание митрополита Петроградского Иосифа (Петровых). Ведь в церковной истории прошлого века и особенно в борьбе за церковную свободу Петроградской епархии в целом принадлежит особое место. Предшественник митрополита Иосифа, митрополит Вениамин (Казанский), в ряду первых новомучеников Русской Церкви пострадал за свою верность Церкви и претерпел мученическую кончину от богоборцев в 1922 году. Его бессмертные слова, написанные им в тюрьме незадолго до расстрела и занявшие в церковном предании подобающее место наряду с посланиями древних мучеников, стали заветом и руководством для Русской Церкви в грядущих испытаниях. Написанные поистине не чернилами, а кровью, эти слова вдохновляли всех ревнителей церковной свободы, последовавших по стопам мужественного святителя:

«Тяжело страдать, но по мере наших страданий избыточествует утешение от Бога. Трудно переступить этот рубикон, границу и всецело предаться воле Божией. Когда это совершится, тогда человек избыточествует утешением, и не чувствует самых тяжких страданий, полный среди страданий радости и внутреннего покоя, он других влечет на страдания, чтобы они переняли то состояние, в котором находится счастливый страдалец. Об этом я ранее говорил другим, но мои страдания не достигли полной меры. Теперь, кажется, пришлось пережить почти все: тюрьму, суд, общественное заплевание, обречение и требование самой смерти под якобы народные аплодисменты, людскую неблагодарность, продажность, непостоянство и т.п., безпокойство и ответственность за судьбы других людей и даже за самую Церковь.

Страдания достигли своего апогея, но увеличилось и утешение. Я радостен и покоен, как всегда. Христос наша жизнь, свет и покой. С Ним всегда и везде хорошо. За судьбу Церкви Божией я не боюсь. Веры надо больше, больше ее надо иметь нам, пастырям. Забыть свою самонадеянность, ум, ученость и дать место благодати Божией.

Странны рассуждения некоторых, может быть, и верующих пастырей (разумею Платонова) — надо хранить живые силы, т. е. их ради поступиться всем. Тогда Христос на что? Не Платоновы, Вениамины и т.п. спасают Церковь, а Христос. Та точка, на которую они пытаются встать, погибель для Церкви, надо себя не жалеть для Церкви, а не Церковью жертвовать ради себя. Теперь время суда. Люди и ради политических убеждений жертвуют всем. Посмотрите, как держат себя эс-эры и другие. Нам ли, христианам, да еще иереям, не проявить подобного мужества даже до смерти, если есть сколько-нибудь веры во Христа, в жизнь будущего века?!»[4].

Преемнику священномученика Вениамина на Петроградской кафедре, митрополиту Иосифу (Петровых), суждено было возглавить исповедническое движение, противоставшее именно той церковной политике, о гибельности которой предупреждал владыка Вениамин в предсмертном письме. Несмотря на то, что митрополит Иосиф почти сразу же был удален безбожными властями от своей паствы[5], петроградские клирики и миряне продолжали считать его своим правящим архиереем и постоянно обращались к нему за советами и указаниями, а позднее, в развернувшейся борьбе за церковную свободу нашли у него активную поддержку и постоянное духовное руководство. Большинство из них, как и митрополит Иосиф, подверглись вскоре гонениям и также были замучены богоборцами».

О их судьбах до последнего времени не было точных данных. Даже время и место их кончины было неизвестно. Богоборческие власти не только оставляли репрессированных без христианского погребения, но и скрывали места их захоронения, таким образом лишая их близких единственного утешения, которое имеют люди по смерти: провести последние часы рядом с телом умершего, попрощаться с ним при погребении и потом иметь возможность приходить на кладбище и припадать к родной могилке.

Как говорил об этом в одной из своих духовных бесед еще в 1904 году будущий митрополит Иосиф (Петровых), тогда еще архимандрит: «Горечь потери близкого дорогого человека много умеряется тем, когда остается возможность выплакать скорбные слезы хотя на могиле его, быть близко хотя к останкам его, имея отраду привязать свою любовь хотя к слабым могильным напоминаниям его». Размышляя о переживаниях одной из самых верных учениц Христовых, равноапостольной Марии Магдалины, архимандрит Иосиф отмечал, что святая Мария первая спешит ко гробу Спасителя: «Дорогое тело его раньше всех она пришла помазать драгоценным миром, омыть любящими горячими слезами. И вдруг — о ужас!.. Отнято последнее благо, которого не решаются отнимать даже самые бессердечные палачи у близких казненного»[6].

Советские палачи самого, по их заверениям, "гуманного" государства, не задумываясь или, скорее, совершенно сознательно с дьявольской жестокостью отнимали это благо у несчастных русских людей. Расстрелы производились ночами, и ночью же вывозили мертвые тела и, свалив их в общие могилы, также под прикрытием ночи и в глубочайшей тайне хоронили, вернее, наспех зарывали в землю, запрещая под страхом расстрела исполнителям разглашать эту секретную информацию.

И если до середины 1930-ых годов родственники расстрелянных по крайней мере узнавали о самом факте расстрела, то с 1937 года они были лишены даже этого.

С какой-то еще более изощренной жестокостью богоборцы сообщали не о расстрелах, а лгали о приговорах к «10 годам без права переписки». И таким образом преступно скрывали не только тела, но и судьбы убитых, обрекая их близких на мучительную неизвестность, длившуюся порой десятилетиями ожидания возвращения дорогих людей.

Так и о судьбе митрополита Иосифа родственники не знали. Внучатый племянник митрополита, Михаил Сергеевич Сахаров, побывавший у владыки вместе с матерью и бабушкой – сестрой митрополита Клавдией Семеновной – в казахстанской ссылке в 1937 году незадолго до его последнего ареста и мученической кончины вспоминал:

«После того, как моя мать вместе со мной уехала из Казахстана, бабушка оставалась у владыки еще недели две. Больше никто из многочисленной родни митрополита Иосифа ничего не слышал о его судьбе. И если раньше до нас доходили какие-то весточки через посещавших его в Казахстане прихожан или клириков, то после сентября 1937 года все, как отрезало. Бабушка (сестра митрополита) неоднократно обращалась к власть имущим — ответа о судьбе брата не было; она умерла в 1972 году, так и не узнав ничего об участи брата».

Михаил Сергеевич приступил к сбору материала о митрополите с началом перестройки на рубеже 1980-1990-х. По запросу в управление КГБ-ФСБ по Ярославской области он получил первую справку о реабилитации митрополита по делу 1920 года. Затем в 1997 году - ответ из Комитета Национальной Безопасности Казахстана о реабилитации и расстреле владыки 20 ноября 1937 года. В это же время оттуда пришел ответ с краткими сведениями о митрополите Иосифе и митрополите Кирилле в Центральный государственный архив Санкт-Петербурга (ответ на запрос его директора, направленный, очевидно, по инициативе историка Михаила Шкаровского, с которым в это время общался и Михаил Сергеевич). Кроме подтверждения существовавших среди катакомбных христиан сведений о том, что митрополиты провели последние дни своей жизни в Чимкентской тюрьме и были вместе осуждены по одному делу и расстреляны, в письме из Чимкентского архива КНБ была прислана фотография и несколько писем, как потом оказалось, весьма важных для нашей темы и в целом для церковной истории ХХ века. О них еще будет сказано подробнее дальше.

Между тем, Михаил Сергеевич, продолжая свои поиски, старался собрать все возможные сведения о жизни владыки Иосифа. Он обращался и к питерским, и московским историкам, надеясь найти заинтересованность для составления полноценного жизнеописания владыки. Ему нужна была помощь для проведения исследовательской работы с тем, чтобы найти новые сведения и проверить уже известные факты и отделить домыслы, которые к тому времени широко распространились (ложные факты и фальсификация церковной истории – это отдельная тема, не будем ее сейчас затрагивать).

Итак, в 2004 году промыслительно состоялось наше знакомство и началась работа. Опять-таки не буду подробно о ней распространяться, скажу только, что в ее процессе – при изучении опубликованных до революции произведений будущего митрополита, а также различных материалов в архивах Москвы, Ростова, Новгорода и Санкт-Петербурга – открылось столько драгоценных сведений о личности святителя, что понудило через несколько лет предпринять второе издание книги, значительно дополненное. Но и оно, на мой взгляд, не достаточно исчерпывающе освятило всю многогранность его личности. Выдающийся иерарх, пламенный молитвенник, серьезный богослов и философ, церковный историк и преподаватель, тонкий ценитель и знаток церковного искусства и художественной старины, замечательный духовный писатель, наконец, исповедник и мученик.

Во второе издание мы постарались включить различные труды святителя с тем, чтобы представить разносторонность его интересов. Но основное внимание, конечно, было уделено последним десяти годам жизни владыки после возведения его в сан митрополита, когда, как говорится, кончилась жизнь и началось житие – его исповеднический подвиг. И здесь незаменимым источником стали как опубликованные воспоминания современников, так и, главным образом, материалы следственных дел. Это в первую очередь:

- Дело «Всесоюзной контрреволюционной монархической организации церковников Истинно-Православная Церковь» из Центрального архива ФСБ (ЦА ФСБ РФ). И несколько дел по иосифлянам из архива Управления ФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области:

- Следственное дело по обвинению арх. Димитрия (Любимова) – Дело «Контрреволюционной организации иосифлян» 1929-1930 (Архив УФСБ РФ СПб. ЛО. Д. П-78806).

- Следственное дело по обвинению епископа Сергия (Дружинина) и др. – дело «Контрреволюционной монархической организации «Истинно-Православных». 1930-1931 годов. (Архив УФСБ СПб. ЛО. Д. П-83017).

- Следственное дело о к-р. церковно-монархических группировках «Истинно-Православная Церковь». 1932 года (Архив УФСБ СПб. П-80743).

Эти дела наряду с информацией о митрополите Иосифе открыли и важную информацию о других иосифлянских архиереях, а также о десятках клириков, монашествующих и мирян-исповедников. Вся она была отражена в следующих книгах серии.

Вторая книга «Священноисповедник Димитрий, архиепископ Гдовский. Сподвижники его и сострадальцы» была посвящена заместителю митрополита Иосифа – архиепископу Димитрию (Любимову) и петроградским иосифлянам, проходившим с ним по одному делу 1929-1930 гг., среди них – священномученики протоиерей Сергий Тихомиров, иерей Николай Прозоров, священноисповедники Иоанн Никитин, иерей Николай Загоровский, монашествующие новгородского Перекомского монастыря. Также в этой книге в отдельной главе было рассказано о главных помощниках архиепископа Димитрия – протоиерее Феодоре Андрееве и московском церковном деятеле Михаиле Александровиче Новоселове. Их влияние на развитие всего иосифлянского движения было очень значительно, недаром их называли «идеологами иосифлянства». Составленные ими документы, имевшие хождение среди иосифлян и в целом в церковной среде, были помещены книге. Также в Приложении мы дали еще целый ряд различных церковных документов, изъятых при арестах иосифлян и приобщенных к материалам следственного дела владыки Димитрия и его сподвижников.

Надо сказать, что такие документы постоянно встречаются в материалах следственных дел. Это и письма, и отдельные листовки, заметки, а порой и целые брошюры, почти книги, обширные и серьезные исследования с глубоким анализом церковной ситуации и взаимоотношений Церкви и государства. Их переписывали от руки, перепечатывали на пишущих машинках, порой умудрялись размножить и на копировальной технике (например, это делал на стеклографе Ленинградской Военно-технической академии работавший там бывший подполковник русской императорской армии Константин Петрович Коверский, арестованный одним из первых как раз по делу архиепископа Димитрия)[7].

Примечательны слова Валентины Михайловны Лосевой, активно участвовавшей в перепечатке и распространении церковных документов в Москве. На допросе в 1930 году она сказал, что в то трудное время лишь таким образом могла проявить себя живая мысль Церкви: «Мне казалось, что в этих листовках православная мысль ищет правильных путей, познает, что такое Церковь, послушание, авторитет и т<ак> д<алее>, что все эти листочки как бы соборное мнение Церкви… в важную для нее историческую эпоху»[8].

Распространение и хранение подобных документов рассматривалось властями как серьезное преступление и жестоко каралось, а сами документы, изъятые при арестах, приобщались к материалам следственных дел в качестве "вещдоков"[9] "контрреволюционной" или "антисоветской" деятельности церковников (именно по этой причине документы и сохранились в архивах до наших дней; отдельные копии попали в свое время за рубеж и стали известны благодаря публикациям в изданиях Русской Зарубежной Церкви).

В целом эти документы как уникальный исторический источник еще ждут вдумчивого и внимательного исследования. Являясь выражением церковного сознания, плодом напряженного мыслительного труда многих искренних пастырей и верных чад Церкви, они доносят до нас не только подлинные голоса исповедников, но и живой поучительный опыт разрешения сложнейших вопросов, перед которыми была поставлена Русская Церковь, и которые не потеряли своей актуальности и в настоящее время. Поэтому и в дальнейшем в книгах нашей серии мы старались помещать подобные документы, особенно не известные и не опубликованные до сих пор.

В этом плане особенный интерес представляет подборка таких документов в книге, посвященной серпуховскому епископу, священномученику Максиму (Жижиленко), первому иосифлянскому архиерею, рукоположенному петроградскими архиереями. При составлении этой книги использовались следственные дела в отношении епископа Максима, серпуховского и некоторого другого подмосковного и московского духовенства, переданные в ГАРФ: «Следственное дело по обвинению членов нелегальной церковно-монархической организации "Истинное православие" - Жижиленко, Кремышенского, Левковского, Кувшинова, Троицкого и др. 1930-1931 годов». (ГА РФ. 10035. Оп. 2. Д. 28850. В 7 томах)

А также более десяти дел серпуховских и московских иосифлян:

ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д. П-51903. (Следственное дело по обвинению протоиерея Александра Кремышенского, иеродиакона Варсонофия (Безсонова) и иеромонаха Моисея (Доброхотова) 1928 года).

ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 1 Д. П-49286. (Следственное дело по обвинению Трунова, Хрулькевич и других 1929 года).

ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д. 48805 (Следственное дело по обвинению Черствова Д. В. 1930 года).

ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д. П-76243. (Следственное дело по обвинению Уколовой А. Д. и др. 1931 года)

ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д. 44321. (Следственное дело по обвинению Копытиной А. В. и др. 1931 года)

ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д. П-40486. (Следственное дело по обвинению Лагуткиной Л. Д. и др. 1931 года)

ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д. П-76296. (Следственное дело по обвинению Золотавина А. М. и др. 1932 года).

ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д. П-76589. (Следственное дело по обвинению Варсонофия Безсонова и др. 1932 года).

ГА РФ. Ф. 10053. Оп. 2. Д. 27169. (Следственное дело по обвинению Винкуватова, Гессель, Осипова, Перехвальского, Козлова и др.1933 года).

ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 2. Д. 20550. (Следственное дело по обвинению Алексеева А. С. и др. 1937 года)

ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 2. Д. 20723. (Следственное дело по обвинению Прокофьева Василия Филипповича и др. 1937 года).

ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д. П-49980. (Следственное дело по обвинению Туркестанова В. Г. и Дулова Н. Н. 1937 года).

В третьей книге о петроградских иосифлянах[10] также использовались материалы следственных дел. В эту книгу вошли жизнеописания трех архиереев священномучеников: епископа Сергия (Дружинина), епископа Василия (Докторова)[11], епископа Илариона (Бельского)[12], а также краткие жизнеописания архимандрита Клавдия (Савинского), иеромонаха Тихона (Зорина) и священника Михаила Рождественского. Собственно говоря, речь шла об их тайном служении в предвоенные и военные годы. О священномученике Клавдии и пострадавших с ним многое поведали материалы следственного дела о тайной церкви в Коломягах в 1942 году - Архив УФСБ СПб. ЛО Д. П-25479[13].

Некоторые сведения о них также передали старейшие питерские иосифлянки – Лидия Павловна Семенова и Вера Федоровна Сазонова. Они же рассказали и об отце Тихоне и отце Михаиле. Полностью их воспоминания были помещены в книге в отдельном разделе. Вообще воспоминания доживших до наших дней духовных чад катакомбных пастырей, непосредственных участников тайных богослужений, – самый драгоценный исторический источник. Причем, современная техника позволяла зафиксировать эти воспоминания с предельной точностью. К сожалению, осознано это было очень поздно, когда большинство подобных очевидцев уже ушло из жизни. Поэтому таковых записей сделано не очень много. Начни мы эту работу хотя бы на 10-15 лет раньше…! Но Слава Богу и за то, что успели!

Вятские исповедники и мученики

Вот таким образом – на основании изучения опубликованных материалов, архивных источников и воспоминаний очевидцев – продолжалась работа.

После книг о Петроградской епархии мы приступили к работе по Вятской епархии[14]. Эта епархия отличалась большой активностью ревнителей православия и по размаху исповеднического движения не уступала Петроградской. Вятский викарий, епископ Виктор (Островидов), в конце 1927 года одновременно с петроградскими исповедниками выступил против гибельной церковной политики митрополита Сергия (Страгородского) и встал на защиту церковной свободы. За ним последовали десятки приходов его епархии с клиром и многотысячной паствой. Это не могло не обеспокоить безбожные власти, и в скором времени епископ Виктор был удален от своей паствы и репрессирован — весной 1928 он был арестован и отправлен в Соловецкий концлагерь.

На Соловках епископ Виктор встретился с еще одним вятским викарием, Яранским епископом Нектарием (Трезвинским), который также отделился от митрополита Сергия и присоединился к петроградским иосифлянам. Оба епископа нашли полное взаимопонимание и духовное единомыслие. К тому времени срок заключения у владыки Нектария заканчивался, и епископ Виктор посоветовал ему после освобождения поселиться в Казани, полагая, что там можно будет найти антисергианское духовенство, а также установить связи с яранскими и другими вятскими приходами и общинами.

Будучи на положении ссыльного, епископ Нектарий должен был осуществлять свою архиерейскую деятельность нелегально, он не мог выезжать из Казани и тем более посещать свои приходы. Тем не менее, в течение всего полутора лет владыка сумел укрепить и поддержать большую часть «викторовского» духовенства, так что десятки приходов и общин, особенно в южной части Вятской епархии, не поколебались в своем твердом стоянии за чистоту православия и, признавая духовное руководство епископов Виктора и Нектария, продолжали следовать по их исповедническому пути.

Влияние епископа Нектария на антисергианское движение в Вятской епархии было значительным, не уступая влиянию и авторитету епископа Виктора; недаром в документах гонителей это движение стало именоваться «викторо-нектарьевским».

Почти все последователи епископов Виктора и Нектария, также как их архипастыри, были репрессированы. Уцелевшие на свободе священнослужители перешли к тайному служению, и некоторые из них на протяжении десятилетий осуществляли тайное служение в вятских «катакомбах» и окормляли свою паству.

Примечательно, что в 1930 году именно епископ Нектарий благословил на служение в своей епархии приехавшего из Серпухова священника Никиту Игнатьева, а затем по его рекомендации рукоположил Козьму (Трусова), бывшего келейника иосифлянского Серпуховского епископа Максима (Жижиленко). Оба эти священника перешли на катакомбное служение и на протяжении многих лет духовно окормляли православных христиан. Так промыслительно оказались связаны судьбы вятских и серпуховских ревнителей Православия.

Судьба отца Никиты Игнатьева – вообще уникальна. Более сорока лет он провел на вятской земле в катакомбном служении, постоянно скрываясь от властей и избежав ареста, духовно окормлял свою многочисленную паству до самой своей кончины в 1973 году. Ему была посвящена отдельная глава в книге о Серпуховском епископе Максиме и серпуховском духовенстве, составленная по воспоминаниям духовных чад отца Никиты (особенно замечательны воспоминания Маргариты Васильевны Тюлькановой из Шахуньи, в доме которой отец Никита скрывался последние 7 лет своей жизни и где скончался и был тайно погребен).

О святителе Викторе (Островидове) тоже удалось услышать удивительные воспоминания, хотя и не от непосредственного свидетеля. Но это уже отдельная тема[к1]

Вообще в отношении епископа Виктора кроме материалов следственных дел[15] удалось почерпнуть немало информации - как в церковной периодике и в дореволюционных публикациях его произведений, так и в архивных фондах Саратовской духовной консистории, Казанской Духовной академии, Святейшего Синода в РГИА.

А вот о епископе Нектарии (Трезвинском) сведений личного характера сохранилось очень мало, и основным источником информации стали именно следственные дела. Причем, это и его дело 1928 года из Вятского архива (Государственный архив социально-политической истории Кировской области -ГАСПИ) и дело «Контрреволюционной церковно-монархической организации в Казани и Татарской АССР 1930-1931 годов». (Архив УФСБ РФ по Республике Татарстан. Д. 2-18199), а также присланные на наш запрос из Астрахани материалы лагерного дела владыки 1936 года[16].

Но кроме того, о владыке немало информации можно было почерпнуть из материалов следственных дел его сторонников и паствы. Как выяснилось, в архивах сохранилось огромное количество следственных дел, по которым были осуждены за «антисоветскую деятельность» десятки и сотни православных, которых власти наименовали «церковниками-нектарьевцами».

Государственный архив социально-политической истории Кировской области:

ГАСПИ КО. Ф. 6799. Оп. 3. Д. СУ-3673

ГАСПИ КО. Ф. 6799. Оп. 3. Д. СУ-3704.

ГАСПИ КО. Ф. 6799. Оп. 3. Д. СУ-3925.

ГАСПИ КО. Ф. 6799. Оп. 3. Д. СУ-3930.

ГАСПИ КО. Ф. 6799. Оп. 4. Д. СУ-4822.

ГАСПИ КО. Ф. 6799. Оп. 1. Д. СУ-125.

ГАСПИ КО. Ф. 6799. Оп. 7. Д. СУ-8771.

ГАСПИ КО. Ф. 6799. Оп. 7. Д. СУ-9012.

ГАСПИ КО. Ф. 6799. Оп. 7. Д. СУ-9215.

ГАСПИ КО. Ф. 6799. Оп. 8. Д. СУ-10210.

ГАСПИ КО. Ф. 6799. Оп. 8. Д. СУ-10267.

ГАСПИ КО. Ф. 6799. Оп. 9. Д. СУ-4947.

ГАСПИ КО. Ф. 6799. Д. СУ-7036. 1942 год

ГАСПИ КО. Ф. 6799. Оп. 8. Д. СУ-10292.

Причем, кроме Вятского архива (ГАСПИ) такие материалы – и в архивах соседних областей:

Государственный исторический архив Чувашской республики:

ГИАЧР. Ф. 2669. Оп. 3. Д. 3117.

ГИАЧР. Ф. 2669. Оп. 2. Д-4122.

Центральный Архив Нижегородской Области. Ф. 2209. Оп. 3. Д. 18393 (1931).

Следственное дело священника Андриевского Д. А. и др. 1929-1930 годов

Следственное дело священника Тумбасова А. И. и др. 1945 годов из архива Комиссии по канонизации святых Йошкар-Олинской и Марийской епархии.

Все эти следственные дела, как и дела по петроградской епархии, дали немало новых сведений об уже известных мучениках и исповедниках и открыли много новых имен. Мы постарались никого не упустить и обо всех постарались рассказать в книгах о вятских священномучениках. Вся вторая часть книги о епископе Нектарии посвящена его приходам и пастве, и в ней помещены практически все изученные на сегодняшний день материалы, в том числе и два дела сороковых годов с потрясающим материалом о тайных церквях и скитах священномучеников Никифора Редькина и Симеона Яндулецкого.

Надо сказать, что этим еще далеко не исчерпан материал по нектарьевскому викторовскому движению. Еще остается немало неизученных дел даже 1930-х годов, не говоря уже о более позднем периоде. Работа продолжается…

Специфика источника

Поскольку материалы следственных дел – один из основных источников информации, следует отметить, что при работе с ними обязательно нужно учитывать их специфику. Речь идет не о «вещдоках», т. е. приобщенных к делу письмах и документах, написанных непосредственно самими обвиняемыми или их единомышленниками, а именно о самих материалах следственного производства – главным образом, обвинительных заключениях и протоколах допросов. В отношении многих мучеников и исповедников – это основной источник информации, а порой и единственный. И в этом, конечно, его ценность. Однако подходить к нему нужно критически.

Запротоколированные показания, несмотря на то, что завершаются подписями допрашиваемых, написаны следователями, а потому не только имеют характерную стилистику, но и определенную направленность. Как подписал один из своих протоколов допросов митрополит Иосиф (Петровых), «записано с моих слов верно, но тенденциозно». Вот об этой "тенденциозности" и следует помнить во время чтения материалов следственных дел.

Бывают и собственноручные показания, написанные не в тошнотворном чекистском стиле, и хоть в какой-то мере отражающие характер и настроение писавшего. Однако и они далеки от объективности. Ведь это отнюдь не исповедь и не мемуары для потомков. Достаточно представить, где и когда они писались ошеломленным, вырванным из привычного ритма свободной жизни арестантом или измученным тюремным узником! И уж тем более, когда его слова заносились в протокол допроса твердой чекистской рукою. Одни и те же факты, рассказанные обвиняемым архиереем, священником или монахом, в изложении безбожника-следователя неизбежно приобретали определенную "окраску" или звучание, ту самую "тенденциозность", даже при отсутствии у следователя намерения их исказить или подтасовать, что, надо заметить, бывало весьма редко. Как правило, результаты следствия были заведомо известны, и задача следователя состояла не в выяснении истины, а в выбивании нужных показаний из подследственных, вернее, уже обвиняемых и фактически уже осужденных…[17]

Тем не менее, даже эти документы гонителей Церкви доносят до нас живые голоса ее мучеников и исповедников, и даже чекистская «тенденциозность» не может заглушить непоколебимое свидетельство истинной Православной веры.

Зачитать их все нет возможности, большей частью они дословно приведены в книгах нашей серии, где с ними и можно ознакомиться.

Хотелось бы только обратить внимание на некоторые важные моменты.

Прежде всего, упомянутая ключевая проблема – отношение Церкви к богоборческой власти

Все архиереи и клирики с их пасомыми были единодушны в своем отрицательном отношении к безбожной власти. Некоторые об этом прямо заявляли на допросах. Вот, например, архиепископ Димитрий (Любимов):

«Мы считаем, что Церковь не может быть лояльной власти, которая ее гонит, а советская власть, по моему разумению, именно гонит Церковь» (допрос 1 октября 1930); «Мы считаем, что советская власть по религиозным соображениям не является для нас государственной властью, такой, какой мы подчиняться можем» (допрос 3 марта 1931) [18].

Или епископ Сергий (Дружинин):

«Истинное православие может существовать только при монархе. Только он один может восстановить мир, и любовь, только монархический строй может восстановить порядок в разоренной России и возможность Церкви процветать на погибель всех гонителей Православной Церкви». 23 февраля 1931 года.

«Государя я считал и считаю помазанником Божиим, который всегда был с нами, с нами молился и вместе с нами вел борьбу с хулителями Церкви. За его убийство, за убийство наследника я ненавижу большевиков и считаю их извергами рода человеческого. За кровь помазанника Божьего большевики ответят. За все то, что большевики совершили и продолжают совершать, за расстрелы духовенства и преданных Церкви Христовой, за разрушение Церкви, за тысячи погубленных сынов Отечества большевики ответят, и русский православный народ им не простит…» (3 марта 1931)

При этом какие-либо практически выводы и, тем более, призывы к конкретным действиям и политическим выступлениям архиереи отрицали. Архиепископ Димитрий в своих показаниях:

«Я очень хорошо сознаю, что в ряде документов и листовок, которые выпускали мои сторонники, были места и выражения, носящие антисоветский характер. Должен заявить, что я лично не сочувствовал увлечению составителей в сторону политического момента и обычно советовал выбросить места такового рода из показываемых мне документов». (1 окт. 1930 года)

«Я признаю, что признание нами советской власти властью антихристовой должно было повлечь за собой для верующих, ориентирующихся на нас, невозможность участвовать в каких бы то ни было ее начинаниях. Но должен оговориться, что дальше распространения этих идей мы не шли…» (3 марта 1931).

Так, не призывал к активному сопротивлению и епископ Нектарий,[19] хотя свое крайне отрицательное отношение он сформулировал во время следствия 1931 года с присущей ему прямотой:

«Отношение Церкви, т<о> е<сть> духовенства и верующих в свете моих взглядов к Сов<етской> власти должно быть таким, каким оно может быть к царству "сатаны", т<о> е<сть> неприязненное, враждебное. Обязанность духовенства и верующих молиться об изменении отношений власти к Церкви или же об избавлении от нее. Вернее всего последнее, т<ак> к<ак> измениться отношения к Церкви со стороны власти в лучшую сторону не могут. Поэтому в беседах с верующими, когда приходилось касаться этих вопросов, я высказывался за вторую часть, т<о> е<сть> необходимость избавления от Сов<етской> власти. Отсюда понятно то, какое отношение могло быть и есть по отношению к Сов<етской> власти и к отдельным ее мероприятиям лично мое и части других верующих и служителей религиозного культа».

Однако не все архиереи на допросах так открыто заявляли о своем отношении к соввласти. Отрицая какое-либо практическое противодействие власти, многие старались совершенно отстраниться от политики и пытались доказать совершенную аполитичность и «безвредность» «антисергианства». Так сам митрополит Иосиф на допросе 30 сентября 1930 года, рассказывая о появлении антисергианской оппозиции в целом и в частности в Ленинградской епархии, подчеркнул:

«Никакого другого оформления политического или церковного эта оппозиция не имела и не имеет, ограничивая себя чисто церковною деятельностью, чуждою гражданской политики, и в начале только лишь в тесном кружку одной общины, к которой вскоре же однако примкнул целый ряд других общин, как в самом Ленинграде, так и в других местностях Союза. Все эти общины объединялись одним духом протеста против антиканонических деяний митрополита Сергия, и никакой документальной программы, общей и обязательной для всех, не имели. Их неписанный лозунг был — совершенное отрешение от светской политики в сторону только церковного дела. Целью было одно: религиозное утешение верующих в богослужениях по строго церковному, чуждому всяких новшеств чину, и, как содействующее условие этому, — устройство церковной жизни на строго церковных началах, выработанных правилами Вселенских Соборов, ближе пододвинутыми к условиям современной жизни постановлениями поместного собора 1917 года».

О совершенной аполитичности заявлял и епископ Виктор (Островидов). В его ответах на вопросы ОГПУ он подчеркнул:

«По внутреннему существу своему Церковь должна быть не от мира сего, и именно по тем духовным интересам, которые она удовлетворяет для своих верующих членов. Она есть благодатный Союз для благодатного спасения верующих граждан».

И далее разъяснил, каким должно быть отношение отдельных членов Церкви к государству:

«Платформа же этих граждан в отношении их к власти СССР точно и ясно указаны нам в Слове Божием: 1) на основании слов Самого Господа, мы не должны смешивать церковное, благодатное Божие с гражданским (известные слова Господа: воздавайте Кесарево — гражданское — Кесарю–гражданскому; а Божие — Богу). 2) Отношения верующих к гражданской власти должны быть искренни, чужды всякого лукавства, по голосу совести, как учит Апостол Павел: кому по занимаемому им месту подобает честь, мы должны воздавать честь; кому определенный сбор — отдавать сбор; кому налог (оброк) — должны отдавать налог. 3) Вся жизнь православного христианина должна быть, по апостолу Петру, так построена в отношении гражданской власти, чтобы мы не могли подавать и повода к обвинению нас в каких-либо политических преступлениях, но должны ходить как рабы Божии, а не как прикрывающие именем свободы зло, т<о> е<сть> возмущение против гражданской власти»[20].

Подчеркивая политическую лояльность верующих по отношению к власти, епископ Виктор на вопрос «о затрагивании политической жизни граждан» написал даже такое:

«Если Правительство разрешит, то я мог бы лично явиться туда, где это имело место, разъяснить и успокоить, хотя бы на том месте мне и угрожала смерть. Никогда не откажусь ни от каких заданий со стороны правительства, не связывающих моей совести, чтобы только доказать, что мы не злоумышляем ничего против него»[21].

Также и митрополит Иосиф на одном из допросов сделал подобное же заявление: «Я отметаю все антисоветское и каюсь в своих ошибках, от которых, повторяю, так трудно всякому уберечься. Я готов на все, что нужно, в пределах возможного, для восстановления доверия ко мне власти и для доказательства моей лояльности к ней»[22].

На первый взгляд, совершенно неожиданные и даже неподобающие для архиереев, возглавлявших исповедническое движение, заявления. Однако оба владыки оговаривают условия «проявления своей лояльности». Епископ Виктор говорит о заданиях, «не связывающих его совесть», и митрополит Иосиф подчеркивает, что готов на все «в пределах возможного». А это "возможное" для него, так же как, очевидно, и для епископа Виктора, ограничивалось рамками дозволенного Церковным преданием.

Заявляя, что он никакого отношения к политике не имеет и не позволит использования своего имени ни в чем «контрреволюционном» и «противосоветском», митрополит Иосиф твердо добавлял:

«Но и совестью своей торговать не намерен, и всякую попытку использовать свои силы вопреки декрету о невмешательстве в дела чисто церковные и духовные — встречу отпором, ничуть не боясь погрешить этим против власти гражданской, если только она верна своим же собственным декретам и духу своих постановлений о свободе веры и совести каждого»[23].

Также и епископ Виктор писал, что не только не протестует, но и радуется декрету отделения Церкви от государства, но при этом подчеркнул необходимость соблюдения декрета: «Государство одно само ведает всю внешнюю жизнь человека, а Церковь знает исключительно духовные нужды верующих и все относящееся до молитвы».

Митрополит Иосиф, напоминая представителям власти о декретах советской власти, выражал "недоумение" по поводу преследования антисергианской оппозиции:

«Ведь у нас есть столь красивые (но уже ли лживые?) декреты о свободе совести, об отделении церкви от государства, о свободе всякого вероисповедания, о невмешательстве в чисто церковные дела, о запрещении поддерживать одну религиозную организацию в ущерб другой. И если законы пишутся для того, чтобы их исполнять, то не там ли настоящая контрреволюция, где эти революционные законы не исполняются, и этим самым они только роняются, уподобляясь "филькиным грамотам"?

Если закон о запрещении поддерживать одну какую-либо религиозную ориентацию в ущерб другой не есть такая филькина грамота, то я не вижу препятствий для введения в безвредное для государство русло и этой новой антисергианской, но отнюдь не антигосударственной ориентации».

В логике рассуждений митрополиту Иосифу не откажешь, и вряд ли представители советской власти могли ему что-либо возразить или опровергнуть обвинение в "контрреволюции", которое митрополит столь умно и тонко им предъявлял в ироничной и внешне наивной форме. Это была своего рода церковная дипломатия, попытка достигнуть какого-то соглашения с явным врагом — договориться с советской властью на основании ею же провозглашенных законов, соблюдение которых могло обеспечить Церкви вполне сносное существование. Именно к ним апеллировал и митрополит Иосиф, и епископ Виктор, и многие другие архиереи, и даже епископ Нектарий на следствии в 1925 году (его заявления на допросах о совершенной «аполитичности» мало чем отличаются от протоколов допросов митрополита Иосифа и ответов в ОГПУ епископа Виктора).

В этом архиереи следовали по пути Патриарха Тихона. Так, если в первые годы революции постановления Собора 1917-1918 годов и послания Патриарха Тихона выражали крайне отрицательное отношение к советской власти и не столько определяли, сколько констатировали отсутствие взаимоотношений между Церковью и безбожным государством[24], то в 1923 году позиция Патриарха изменилась. В своих "покаянных" заявлениях он объявил, что он «не враг советской власти» и раскаивается в своей прежней «антисоветской деятельности». Эти заявления Патриарха многих повергли в смущение; не все согласились с выраженной в них лояльностью.

Однако изменение позиции Патриарха с пониманием воспринял даже такой противник безбожной власти, как глава Русской Православной Церкви за границей митрополит Антоний (Храповицкий), известный своей строгой бескомпромиссной позицией и прямолинейностью суждений. Сразу же после опубликования заявлений Патриарха митрополит Антоний в статье под заголовком "Не надо смущаться" убедительно показал, что заявления Патриарха, хотя и являются, безусловно, уступкой безбожникам, но не погрешают против Церковных канонов и Предания в целом, и что, идя на внешнее примирение с советской властью и пытаясь найти какое-то положение для Церкви в совдепии, если и не правовое, то хотя бы терпимое, Патриарх с чисто церковной точки зрения не совершил преступления ни против веры, ни против народа.

И что самое главное — при всех своих уступках Патриарх никогда не переступил ту грань, которая отделяет политическую лояльность от подчинения Церкви безбожной власти[25], и, сохраняя Церковную свободу, не позволял безбожникам вмешиваться во внутреннюю жизнь Церкви.

В этом отношении позиция митрополита Иосифа, выраженная им во время следствия, полностью совпадала с позицией Патриарха Тихона. Владыка Иосиф, как и Патриарх Тихон, пытался найти для Церкви хоть какое-то положение, status vivendi в безбожном государстве, как уже говорилось, на основании ее же законов.

Другое дело, что провозгласившие эти законы безбожники на практике вовсе не собирались их соблюдать[26]. Все "красивые" советские декреты и законы на деле являлись полной фикцией и для насквозь пропитанной ложью власти служили лишь цивилизованным прикрытием ее жесточайших гонений на Церковь.

Поэтому, как ни пытались архиереи, подобно епископу Виктору, отгородиться от власти, уйти в чисто духовную сферу, отрешиться от какой-либо причастности к политике, ничего у них не выходило. Развернувшееся «социалистическое строительство», особенно коллективизация в деревне, не оставляли места для нейтрального, аполитичного существования [27]. Православным и тем более пастырям приходилось так или иначе выявлять свое отношение к определенным мероприятиям советской власти и поступать соответствующим образом. И если они действовали по совести, то неизбежно навлекали на себя конкретные обвинения, пусть и в пассивном, но сопротивлении этим мероприятиям, проводимым безбожной властью.

Сколько ни заявляли архиереи и клирики о своей политической лояльности и готовности ее доказать, никакого доверия со стороны богоборческой власти они не получали, поскольку эту готовность (как уже было отмечено) они ограничивали рамками архипастырской или христианской совести. При всей своей аполитичности и лояльности они никак не могли стать, подобно митрополиту Сергию и его сторонникам, такими «верными гражданами Советского Союза», как это требовалось безбожной власти.

Отношение к власти, основанное на церковном предании, как его сформулировали и митрополит Иосиф, и епископ Виктор, и другие архиереи, богоборческие власти не устраивало. Они требовали полного подчинения и преданного ей служения. Евангельский принцип «воздавайте Кесарево (гражданское) Кесарю–гражданскому, а Божие – Богу» в условиях тоталитарного государства действовать не мог, ибо власть посягала на Божие, и потому те, кто отказывался подчиниться, неизбежно становились ее врагами, подлежащими изоляции и уничтожению.

Иначе и не могло быть в богоборческом государстве. Любой верующий человек, а тем более, священнослужитель был преступником и подпадал под знаменитую статью 58 об антисоветской пропаганде и агитации[28]. Характерен пример епископа Максима (Жижиленко). На следствии 1930-1931 годов он отверг предъявленное ему обвинении и сказал, «что ни в какой а<нти>-с<оветской> организации не состоял и к<онтр>р<еволюционной> работой не занимался и даже проповеди не говорил» [29]. Однако именно по поводу "проповедей" у властей и были серьезные претензии. По словам келейника владыки Козьмы (Трусова):

«Когда его в ГПУ допрашивали, говорил ли епископ в церкви проповеди, то он ответил — нет. Тогда ему сказали, что ты будешь выслан. Он спросил, за что, если я проповеди не говорил. Но они, т<о> е<сть> следователи, ответили — за то, <что> ты сам ходячая проповедь, за это мы тебя и вышлем» [30].

Так оно и было. Верующий человек, тем более священнослужитель в советском государстве, был именно «ходячей проповедью» — религиозной пропагандой, которая была запрещена, а, значит, сам факт существования верующего человека был антисоветской пропагандой, направленной на подрыв основ советского государства, и, следовательно, являлся в советском государстве политическим преступлением. Поэтому все попытки найти "мирное существование" с воинствующим безбожием были обречены. В богоборческом государстве места для христиан, действительно верующих, тем более архипастырей, не оставалось. Им предстоял путь мученический.

Это понимали и митрополит Иосиф, и другие архиереи. В письме протоиерею Викторину Добронравову митрополит Иосиф писал:

«Борьба, которую ведет Советская власть с Истинной Православной Церковью[31], есть борьба не с нами, а с ним, Богом, Которого никто не победит, и наше поражение, ссылка, заточение в тюрьмы и тому подобное не может быть его, Бога, поражением. Смерть мучеников за Церковь есть победа над насилием, а не поражение».

И на допросах владыка говорил:

«Радости Советской власти не могут быть нашими общими радостями. Советская власть получает удовлетворение закрытием той или иной церкви, мы можем только иметь скорбь и не можем радоваться. В программе Советской власти на первом месте поставлена борьба с религией как опиумом для народа, мы же считаем и всякое преследование духовенства и верующих преследованием религии и только можем выражать скорбь». «Никакими репрессиями со стороны Советской власти наше течение не может быть уничтожено. Наши идеи, стойкость в чистоте православия пустили глубокие корни».

Митрополит Иосиф понимал, что советское государство не допустит существования истинной Церкви, и очевидно, также как и Патриарх Тихон, видел, что предел «политическим требованиям советской власти лежит за пределами верности Христу и Церкви», что легализация возможна лишь на таких условиях власти, когда от Церкви остается лишь пустая оболочка, а внешняя организация сохраняется за счет недопустимого компромисса с безбожием, и что у Церкви нет другого способа существования (status vivendi) в советском обществе, кроме подпольного, катакомбного. И будучи в Казахстанской ссылке, он сам совершал тайные богослужения и рукоположения (к уходу в катакомбы иосифляне готовились заранее[к2] ).

К этому пришли и все архиереи-исповедники. А епископ Нектарий с присущей ему откровенностью прямо сказал в лицо гонителям Церкви: «Нормальное положение Церкви при Советской власти может быть только в подполье. Быть верующим при существующей власти есть подвиг» (допрос 5 июня 1931 года).

Таким образом, фактически Церковь в своем отношении к богоборческой власти осталась на той позиции, которая была определена на Соборе в 1918 года.

(Здесь остаются еще несколько моментов, которые хотелось бы прояснить, но это отдельные темы[к3] ).

В связи с этим понятно, что у архиереев-исповедников ничего общего не могло быть с архиереями-соглашателями, архиереями-приспособленцами, пытавшимися путем лжи и неправды «спасти Церковь»…

Отношение к сергианству

По поводу четко выраженной позиции иосифлян в отношении сериганства довольно подробно изложено в статье «Экклезиология иосифлянства». Основные ее положения следующие:

1. В письме архимандриту Льву (Егорову) митрополит Иосиф отвечает на главный аргумент защитников митропо­лита Сергия о том, что каноны позволяют отлагаться от епископа только за ересь, осужденную собором:

«Деяния митрополита Сергия достаточно подводятся и под это условие, если иметь в виду столь явное нарушение им свободы и достоинства Церкви, единой, Cвятой, Cоборной и Апостольской. А сверх того, каноны ведь многое не могли предусматривать. И можно ли спорить о том, что хуже и вреднее всякой ереси, когда вонзают нож в самое сердце Церкви – ее свободу и достоинство. Что вреднее: еретик или убийца?»

Заканчивает свое письмо митрополит Иосиф словами из 8-го правила III Вселенского Собора: «Да не утратим помалу, неприметно, той свободы, которую даровал нам Кровию Сво­ею Господь наш Иисус Христос, Освободитель всех человеков»[32].

Этими же словами завершали свой исторический акт от 13/26 декабря 1927 года и петроградские викарии митрополита, епископы Димитрий (Любимов) и Сергий (Дружинин).

2. Об искажении догматической стороны Церкви в Обращении (Декларации) митрополита Сергия говорится в обращении Петроградских клириков, составленном в ноябре/декабре 1927 года:

«Итак, Единство Церкви, имеющее, по словам свящ. муч. Игнатия Богоносца, свое внешнее выражение в епископе, а для целой Русской Церкви, следовательно в патриархе, уже поколеблено в целом Вашим единением с синодом, превысившим свои права до равенства с Вами, по отдельным епархиям – незаконными смещениями местных епископов и заменою их другими, Святость Церкви, сияющая в мученичестве и исповедничестве, осуждена посланием, Ее Соборность поругана, Ее Апостольство, как связь с Господом и как посольство в мир (Иоанн. 17, 18), разрушено разрывом иерархического преемства (отвод М. Петра) и встречным вторжением в нее самого мира».

В Обращении прозвучало и еще более серьезное обвинение:

«Итак, послание все предусмотрело, чтобы придать себе вид законности, и все же оно стоит на песке. Ни патриарх, ни собор, ни соборный разум Церкви в действительности вовсе не с ним. Послание не только не является их выразителем, но напротив, лишь предварительно отступив от них и подменив их лживыми их подобиями, оно облеклось в свои призрачные права. Скажем прямо, не Церковь Русская изнесла из недр своих это послание, а, обратно, оторванное от истинной Церкви, оно само легло краеугольным камнем в основание новой “церкви лукавнующих” (Псал. 25, 5)»[33].

3. Подобные категоричные оценки деяний митрополита Сергия были выражены и в работе М. А. Новоселова «Ответы востязующим», написанной весной 1928 года, вскоре после отхода петроградцев от митрополита Сергия[34]. В параграфе XV на вопрос: «Что преступного совершил м. Сергий против Церкви?», Михаил Александрович писал: «М. Сергий вступил в блок с антихристом, нарушил каноны и допустил равное отступничеству от Христа малодушие или хитроумие».

В параграфе IX этой же работы читаем следующее: «Но преступление м. Сергия заключается не в одних канонических правонарушениях в отношении церковного строя, как было уже не раз показано в различных “обращениях” к нему и, в особенности, в одном подробном ученом разборе всего дела м. Сергия (см. также и здесь пар. XV), оно касается самого существа Церкви. Именно в своей декларации м. Сергий как бы исповедал, а в делах осуществляет беззаконное слияние Божьего и Кесарева, или лучше, Христова с антихристовым, что является догматическим грехом против Церкви и определяется как грех апостасии, т. е. отступничества от Нея»[35].

4. Письмо о. Феодора Андреева епископу Иннокентию (Тихонову) – глубокий богословский анализ сергианского заблуждения.

Основной же вывод, к которому приходит протоиерей Феодор в этом письме, весьма неутешителен для его оппонентов:

«Итак, нигде, ни в какой области [отрасли?] сергианства, не ощущается присутствие Духа истинного и животворящего, нет подлинной связи с лозою Тела Христова, нет места для исповедания тайны Боговоплощения не одними лишь устами, но и самим делом. Лестчий дух сергианства не исповедует Христа во плоти пришедша, поэтому нельзя верить и сергианским устам. Поэтому и само сергианство есть одна лишь воплощенная ложь и духовная пустота и бессилие. Это Ложь с большой буквы, это Лесть перед одними, обольщение других, это воистину "церковь лукавнующих". Это еще не антихрист, но это уже его Антицерковь».

О единомыслии исповедников

Следует обратить внимание на тот факт, что к тем же выводам и почти в то же самое время приходят и другие исповедники Российской Церкви. Так, весьма показательны в этом плане письма епископов-исповедников Виктора (Островидова), епископа Глазовского, и Павла (Кратирова), епископа Старобельского, которые совершенно единодушны с петроградскими иосифлянами в оценке декларации и деяний митрополита Сергия и определяют их как явную измену Истине, отступничество, апостасию и также видят в них ни что иное как создание лжецеркви.

Епископ Павел в письме от 31 декабря 1927 года в ответ на любимые доводы сергиан «о спасении Церкви» заявил, что «митрополит Сергий спасает не Церковь Божию, а тело блудницы и барахло ее»...[36], а в статье «Церковь в пустыне» 25 мая 1928 года подчеркнул, что митрополит Сергий возглавляет «ныне группу преосвященных вредителей, продавших свободу Церкви и создавших на основах модернизированного Богоотступления Церковь-Блудницу»[37].

Епископ Виктор в своем знаменитом письме вятскому духовенству от 28 февраля 1928 года также категоричен в своих суждениях: «Отступники превратили Церковь Божию из союза благодатного спасения человека от греха и вечной погибели в политическую организацию, которую соединили с организацией гражданской власти на служение миру сему, во зле лежащему (I Иоан. V, 19)...

...Ведь ни у вас со своим епископом, ни у меня с М<итрополитом> Сергием никаких личных между нами недоразумений нет; дело наше не личное или местных интересов, или каких-либо спорных недоказанных мнений, а дело непосредственного практического разрушения нашего общего вечного спасения самою церковною властью через замену ею истинной Церкви ложною, Жены, облеченной в Солнце (Апок. XII, 1) великою блудницею (XVII, 1)»[38].

Материалы следственных дел подтверждают единомыслие всех противников сергианства.

Письма епископа Дамаскина (Цедрика) 1939-1934 годы

Письмо митрополита Кирилла (Смирнова) – 1937 года[к4]

См. ПРИЛОЖЕНИЕ.

Новые материалы опровергают лживые измышления о том, что якобы некоторые архиереи раскаялись и примирились с сергианством. Так в отношении епископа Виктора – два новых письма, обнаруженных в следственных делах среди изъятых при арестах в Вятской епархии.

1. Письмо архиепископа Димитрия (Любимова)

"Благодать вам и мир от Бога Отца

и Господа Иисуса Христа" (I Кор. I, 3)

Возлюбленные о Господе – отцы иереи, диаконы и все верные чада Церкви Христовой – благочиния 2-го окр<уга> Котельнического уезда!

Приняв с любовию Вас в молитвенное общение и архипастырское руководство, и ныне усердно прошу Ваших святых молитв о мне грешном, дабы Господь дал нам всем понести иго Его с мужеством и терпением во славу и на пользу Его Святой, Единой, Соборной и Апостольской Церкви.

Окормляясь законным главою нашей Православной Церкви митрополитом Петром[39] – Местоблюстителем Патриаршим и митрополитом нашим Иосифом[40], и пребывая с ними в молитвенном общении, мы, тем самым, состоим в общении со всею Вселенскою Православною Церковью.

Ни в чем не погрешая против Ея канонов, но, наоборот, охраняя чистоту Православия, мы принуждены были отойти от митрополита Сергия[41], яко погрешившего против Святости Матери Церкви, нарушившего Ея Соборность, извратившего Ея Апостольство и продолжающего, несмотря на многократные увещания, упорствовать в своем заблуждении во вред Церкви Святой.

Для подтверждения законности своего положения последователи м<итрополита> Сергия распространяют всякие небылицы и явную ложь: они говорят о присоединении к ним местоблюстит<еля> м<итрополита> Петра, о покаянии м<итрополита> Кирилла[42], а в последнее время – с церковной кафедры их епископы возвещают о раскаянии и присоединении к м<итрополиту> С<ергию> епископа Виктора[43].

Вам, возлюбленные отцы и братья, лучше нас известно – какая это наглая ложь. Эти святители не поколебались нисколько в своем отрицательном отношении к делу м<итрополита> Сергия и его Синоду.

Не ищите, возлюбленные, ни многочисленности, ни обманчивой внешности земного благополучия; помните – что спасение предложено всем, но спасутся немногие, а потому…"блюдите убо, како опасно ходите, не якоже немудри, но якоже премудри, дорожа временем, яко дние лукави суть" (Ефес. V, 15-16) и "Господь мира и всякия утехи" да будет с Вами.

Аминь.

 

С любовию во Христе

Архиепископ Димитрий.

29 мая 1929 г<ода>

– день св. преп, муч. Феодосии и пр. Иоанна Устюжскаго».

ГАСПИ КО. Ф. 6799. Оп. 8. Д. 9730. Т. <st1:metricconverter productid="4. Л" w:st="on">4. Л</st1:metricconverter>. 44 – 45 об. Автограф[к5] .

2. Письмо архиепископа Серафима (Самойловича)

В мае 1934 года было изъято при аресте

Галашевой Агриппины Алексеевны [44]

«+

1934 год. 24 апр<еля>/ 7 мая

Дорогие Родные о Господе!

Великая скорбь посетила Вятскую землю. Великое горе дошло до глубины души верного христианина. 2 мая – 19 апреля 1934 года скончался на Печоре светильник Церкви Русской и ангел Церкви Вятской Преосвященный Епископ Виктор (Островидов). Безмолвствует ум, умолкают уста, и сердце, сжимаясь до боли, понуждает очи наши источать потоки слез. В самый день смерти Владыки Виктора, еще не зная о сем, мы тосковали и неудержимо плакали. Эта тоска и эти слезы предвещали кончину Святителя Церкви Российской, который один, без напутствия слагал свои уставшия руки на истомленной груди. Случайно жившие там сестры Ангелина и Александра одни отпели, похоронили почившаго Владыку Виктора и известили нас на другой день телеграммой.

6 мая – 23 апреля мы совершили отпевание. Господь в эти дни тягчайших испытаний для Церкви Русской посылает и новое испытание, и предупреждение — дорожить временем, чтобы всем устремлять свои взоры к Вышнему, к Горнему, всегда возмогая о Господе. Ап<остол> Павел писал ко Евреям: "Поминайте наставников ваших … взирая на кончину их жизни, подражайте вере их" (Евр. 13,7). Так мы, взирая на кончину почившаго нашего брата Епископа Виктора, должны представить себе действительный образ подражания.

Всегда верный о Господе, всегда ревностный, всегда благочестивый, всегда братолюбивый, истинный монах, скромный и смиренный, почивший привлекал к себе взоры верующих, которые хранили всегда мудрое слово его и прилагали его к своей жизни.

Как мы видим, когда многие поскользнулись, соблазнились временным, уклонились кто в раскол и ереси, кто в неверие, — почивший, как скала оставался тверд, сохраняя чистоту веры, и как добрый кормчий среди разъяренных волн бушующаго житейскаго моря вел корабль Церкви Вятской к тихой пристани и сохранил его неповрежденным в лице лучших пастырей и верных пасомых. Какая для них и для Вас честь считать его Своим отцом и благодетелем! Он, как отец, без трепета защищал свою духовную семью и предупреждал ее от уклонения в современные ереси и расколы. Он как благодетель расточал всем свою любовь, но паче возгревал любовь ко Господу, верность Ему и Его Святой Церкви среди своих детей, побуждая их ко взаимной любви и ко благочестию.

Непрестанно творите о нем молитвы. Сего просит Он, дабы и нам пользоваться его любовью, которая всегда была отличительным свойством его души в дни его земной жизни. Верим, что эта святая вера и всепрощающая любовь не постыдят надежды достигнуть обителей Отца Небеснаго, где он паче будет возмогать о спасении Церкви и о спасении душ наших. Вечная память почившему!

Почитая его своим другом и братом, мы почитаем своим долгом принять временно в духовное окормление его духовное наследие и для успокоения и умиротворения Вашего и верных чад Церкви Вятской молим продолжать возношение имени Епископа Нектария за богослужениями, присоединяя к нему и наше имя.

Смиренный Серафим Архиепископ Углический».

ГАСПИКО. Ф. Р-6799. Оп. 4. Д. СУ-5781. Т. <st1:metricconverter productid="1. Л" w:st="on">1. Л</st1:metricconverter>. 11. Автограф[к6] .

Так еще раз подтверждается единомыслие исповедников, их общение и духовное единство.




[1] При этом Архиерейский Собор отметил, что Русская «Церковь обагрилась кровью священномучеников в первый же год революции, и вскоре же, как кровью сверженного Царя со всею Его Семьей и бывшими в пределах России членами Царского Рода – так и безчисленными верующими. Затем к ним присоединились жертвы гонения от обновленческих расколов и исповедники, не согласившиеся ни на какие компромиссы с антихристовой властью в попытке тогдашних возглавителей Московской патриархии установить одновременное служение Христу и Велиару». Православная Русь, № 20, 1981. С. 1.

[2] Беседа двух друзей. // Православная жизнь. 1999. № 6. С. 27.

[3] Там же. С. 28.

[4] Польский Михаил, протопресвитер. Новые мученики Российские: в 2-х ч. Ч. 1. Репр. воспр. изд. 1949-1957 гг. (Джорданвилль). - М.: Светлячок, 1994. С. 61.

[5] Фактически владыка пробыл на своей кафедре всего два дня, отслужив всенощное бдение и литургию на праздник св. Александра Невского в Александро-Невской Лавре в сентябре 1926 года, после чего власти запретили ему въезд в Петроград.

[6] Архимандрит Иосиф (Петровых). От крупиц Евангельских. Беседы инока. - Сергиев Посад, 1904. С. 159-160.

[7] Следственное дело петроградских иосифлян 1929-1930 годы. Архив Управления ФСБ РФ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области. Д. П-78806. Т. <st1:metricconverter productid="1. Л" w:st="on">1. Л</st1:metricconverter>. 508.

[8] Центральный архив ФСБ РФ. Д. Р-49509. Т. <st1:metricconverter productid="11. Л" w:st="on">11. Л</st1:metricconverter>. 244.

[9] "Вещдок" — вещественное доказательство.

[10] «Священномученики Сергий, епископ Нарвский, Василий Каргопольский, Иларион, епископ Поречский. Тайное служение иосифлян. – М.: Братонеж, 2009.

[11] Наименее известного из иосифлянских архиереев, но не менее твердого в своем исповедании истинного православия,

[12] Не имевшего непосредственного отношения к петроградским событиям в 1927-1928 годах и присоединившегося к иосифлянам в Соловецком лагере, но в последние годы жизни встретившегося с епископом Сергием (Дружинным) и также обвиненного в активной контрреволюционной работе и расстрелянного в Йошкар-Олинской тюрьме

[13] По этому делу были приговорены к расстрелу служивший тайно в домашней церкви о. Клавдий, хозяин дома, где была устроена эта церковь - Анатолий Чистяков и монахиня Евдокия Дешкина, (Анна Степановна Абрамова – к 10 годам концлагеря).

Само это дело – потрясающее свидетельство жестокости гонителей и удивительной стойкости верующих истинных христиан. Отдельная тема и фотографии тайной церкви.

[14] «Вятская» в данном случае, как и далее по тексту в книге, употребляется в ее дореволюционных границах, когда она, как и губерния, включала в себя территорию нынешней Кировской области, большую часть Удмуртии, Марий-Эл и часть Нижегородской области.

[15] Это дело 1926 года по обвинению епископа Виктора и арх. Павла (Борисовского), а также целый ряд следственных дел последователей епископа Виктора вятских «викториан» 1929-1932-х годов, следственное дело из архива Коми 1932-1933.

[16] Письмо из Управления ФСБ РФ по Астраханской области от 14 августа 2015 года № 8106-с с копиями протоколов двух допросов заключенного Трезвинского и "Постановление о предъявлении обвинения".

[17] О том, как в целом работала советская репрессивная система, издано море исторической и мемуарной литературы, начиная со знаменитой эпопеи первооткрывателя «удивительной страны ГУЛАГ, географией разодранного в архипелаг, но психологией скованного в континент — почти невидимой, почти неосязаемой страны…» См.: Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ. 1918-1956: Опыт художественного исследования. — М.: Вагриус, 2008. Т. 1: Ч.1-2. Глава "Следствие": С.105-149.

[18] Центральный архив ФСБ РФ. Д. Р-49509. Т. <st1:metricconverter productid="11. Л" w:st="on">11. Л</st1:metricconverter>. 204, 210. (Следственное дело «Всесоюзной контрреволюционной монархической организации церковников "Истинно-Православная Церковь"».

[19] «Не отрицаю того, что со стороны лиц, побывавших у меня после того, как они заразились известным настроением, могли иметь место практически активные действия против Советской власти, т<ак> к<ак> я уже говорил, что не одобряю и коллективизации, и раскулачивания, и вообще существования Советской власти. Но практических предложений, предполагающих действовать против Сов<етской> власти террором, агитацией и т<ак> д<алее>, я не делал. Относиться к власти я рекомендовал христиански терпеливо. Над нами есть Бог, который сильнее всего».

[20]«Ответы Преосвященного Виктора, епископа Ижевского и Вотского (он же Глазовский) на 15 вопросов ОГПУ по поводу “воззвания” митрополита Сергия от 29 июля 1927 года» в сборнике «Дело митрополита Сергия». (ГА РФ. Ф. 5919. Оп. 1. Д. <st1:metricconverter productid="1. Л" w:st="on">1. Л</st1:metricconverter>. 121-123).

[21] ГА РФ. Ф. 5919. Оп. 1. Д. <st1:metricconverter productid="1. Л" w:st="on">1. Л</st1:metricconverter>. 123.

[22] Дело «Всесоюзной контрреволюционной монархической организации церковников "Истинно-православная церковь"». ЦА ФСБ РФ. Д. Н-7377. Т. <st1:metricconverter productid="11. Л" w:st="on">11. Л</st1:metricconverter>. 327.

[23] ЦА ФСБ РФ. Дело "ИПЦ". Т. <st1:metricconverter productid="4. Л" w:st="on">4. Л</st1:metricconverter>. 651.

[24] Достаточно вспомнить знаменитое послание Патриарха, анафематствовавшее гонителей Церкви и призывавшее верующих не иметь с ними никакого общения.

[25] Интересное свидетельство об этом доктора М. А. Жижиленко, близкого друга Патриарха Тихона, впоследствии первого иосифлянского епископа Максима Серпуховского. «В одной из бесед святейший Патриарх Тихон высказал владыке Максиму (тогда еще просто доктору) свои мучительные сомнения в пользе дальнейших уступок советской власти. Делая эти уступки, он все более и более с ужасом убеждался, что предел "политическим" требованиям советской власти лежит за пределами верности Христу и Церкви. Незадолго же до своей кончины Святейший Патриарх высказал мысль о том, что, по-видимому, единственным выходом для Русской Православной Церкви сохранить свою верность Христу — будет в ближайшем будущем уход в катакомбы. Поэтому Патриарх Тихон благословил профессору-доктору Жижиленко принять тайное монашество, а затем, в случае, если в ближайшем будущем высшая церковная иерархия изменит Христу и уступит советской власти духовную свободу Церкви, — стать епископом». (Польский М., протопресв. Новые мученики Российские. Ч. II. C. 21).

[26] Вся система советского государства был построена на исполнении решений Политбюро ЦК компартии, воплощаемых в жизнь силовыми органами ОГПУ-НКВД, которые руководствовались не конституцией, а директивами своего начальства. Третий Отдел Секретно-оперативной части ОГПУ, занимавшийся церковными делами, прямо назывался "ликвидационный".

[27] В тоталитарном богоборческом государстве у православных христиан вообще не оставалось никакого места даже для самого жалкого существования, а не то, что для "тихого и безмятежного" жития, или, как надеялся митрополит Сергий, «мирной жизни и деятельности в пределах закона».

[28] «Пропаганда и агитация, содержащая призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти… а равно и распространение, или изготовление, или хранение литературы того же содержания».

[29] ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 2. Д. 28850. Т. <st1:metricconverter productid="4. Л" w:st="on">4. Л</st1:metricconverter>. 549.

[30] ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 2. Д. 28850 . Т. <st1:metricconverter productid="1. Л" w:st="on">1. Л</st1:metricconverter>. 320.

[31] Вероятно, это письмо дает основание некоторым исследователям полагать, что термин Истинно-Православная Церковь, который стали применять к иосифлянскому движению, впервые применил именно митрополит Иосиф.

[32] Архив УФСБ СПб. Д. П-78806. Т. <st1:metricconverter productid="3. Л" w:st="on">3. Л</st1:metricconverter>. 174 об.-177. Польский М., протопресв. Новые мученики Российские… Ч. 2. С. 7-8.

[33] ГА РФ. Ф. 5919. Оп. 1. Д. 1. «Дело митрополита Сергия». Л. 170-174.

[34] Эта работа представляет собой ответы на основные вопросы и упреки противников иосифлян и содержит пространные цитаты из Св. Писания, св. канонов и трудов св. отцов

[35] Архив УФСБ СПб. ЛО. Д, П-78806. Т. <st1:metricconverter productid="3. Л" w:st="on">3. Л</st1:metricconverter>. 66-87.

[36] «Дело Митрополита Сергия». ГА РФ. Ф. 5919. Оп. 1. Д. <st1:metricconverter productid="1. Л" w:st="on">1. Л</st1:metricconverter>. 76

[37] Там же. Л. 224.

[38] «Дело митрополита Сергия». ГА РФ. Ф. 5919. Оп. 1. Д. <st1:metricconverter productid="1. Л" w:st="on">1. Л</st1:metricconverter>. 129 об.-131.

[39] Митрополит Петр (Полянский).

[40] Митрополит Иосиф (Петровых).

[41] Митрополит Сергий (Страгородский).

[42] Митрополит Кирилл (Смирнов).

[43] Епископ Виктор (Островидов).

[44] Галашева Агриппина Алексеевна, родилась в 1901 в деревне Гуренки Котельнического Монахиня Покровского монастыря в Вятке. В 1930 – осуждена по делу игуменьи Февронии и выслана в Архангельскую область на 3 года. В 1942 – Особым совещанием при НКВД СССР приговорена к ВМН. 3 августа 1942 – расстреляна.

 

Приложение: О тайных хиротониях и уходе в катакомбы

О подготовке иосифлян к тайному служению есть немало свидетельств. Так, о тайных хиротониях показывал протоиерей Никифор Стрельников:

В алтаре церкви Воскресения на крови между Димитрием Любимовым, Верюжским и Андреевым был по этому вопросу разговор, и решено было, на случай ареста епископов, производить тайные посвящения, кандидатов при этом в разговоре не называли».

В материалах следственных дел иосифлян упоминается о том, что не раз предлагалось принять епископский сан М. А. Новоселову, но он отказывался. Были намечены рукоположения еще некоторых кандидатов, но осуществились ли они, неизвестно. Из показаний протоиереев Никифора Стрельникова и Василия Верюжского следует, что был лишь один случай тайного посвящения в епископы — Максима Жижиленко. По словам протоиерея Никифора, «посвящение во епископа Максима было совершено настолько секретно, что о нем большинство духовенства узнало после». Сам протоиерей Никифор услышал об этом от протоиерея Василия Верюжского, «тайное посвящение совершалось в загородной маленькой церкви в отсутствии народа в будний день». Позднее на допросе протоиерей Василий Верюжский разъяснил причины тайных посвящений:

«Политические мотивы введения тайного монашества заключались в стремлении увеличить кадры надежных для Церкви лиц, которые были ценны уже тем, что не могли изменить ей; во-вторых, они с большей безопасностью и более незаметно могли распространять "истинно-православие" и работать в духе контр-революционных установок организации, в духе борьбы с безбожной властью.

Происхождение тайного монашества объяснялось отчасти и эсхатологическими взглядами на современность, свойственными организации. В последние времена мира, близость которых предполагали, должно прекратиться видимое священство и совершение служб. Отсюда возникла мысль о тайном священстве, о тайном епископстве и монашестве. Разговоры об этом были давно, еще в самом начале возникновения организации»[1].

Таким образом, тайные хиротонии совершались с перспективой на будущее. Иосифляне, хотя еще и пользовались великолепными храмами, где совершали торжественные богослужения со всей прежней почти пышностью имперских времен[2] и вели открытую борьбу за чистоту православия, стараясь оказать влияние на церковные массы, но они не могли не понимать, что время открытого служения подходит к концу. В этом плане интересно свидетельство протоиерея Феодора Андреева, который в материалах дела назван как «первое лицо в организации иосифлян, истинно православных»:

«Относясь к Советской власти совершенно непримиримо, он, полемизируя с "сергианами", пускал в обращение доказательство о полной невозможности поминать власть за богослужениями, о совершенной неприемлемости для христиан какого бы то ни было соприкосновения Церкви со властью, даже во внешних формах легализации. Он направлял внимание на то, что в настоящее время фазис борьбы Сов<етской> власти с Церковью устремляется на разрушение самых внутренних основ и существа христианских понятий о семье, о воспитании детей в духе безбожия; о переустройстве общества на основе материалистических безбожных началах, при коих Церковь, как видимая внешняя организация, уничтожится и что поэтому — она теперь уже должна уходить в подполье, чтобы сохранить себя в чистоте и полной неприкосновенности к ней безбожной власти.

Взгляд прот<оиерея> Феодора Андреева на тогдашний современный момент был тот, что развивающееся социалистическое переустройство общества уничтожит Церковь, и что поэтому пока Церковь еще открыто существует в обществе как внешняя организация, она должна противодействовать проведению Советской властью социалистического строительства»[3].

Противоречие этой позиции: с одной стороны, «Церковь уже должна уходить в подполье», а с другой, — «открыто существует и должна противодействовать безбожному строительству», — только кажущееся. Протоиерей Феодор, как и большинство иосифлян, не скрывались и не переходили на нелегальное положение, продолжая открытое служение, не кривя душой и не утаивая своего отношения к безбожию и богоборческой советской власти. Испытывая все большее давление власти, они не тешили себя иллюзией (в отличие от митрополита Сергия), что можно путем компромиссов ослабить это давление и тем более получить легализацию, какие-то права для Церкви и нормального ее существования. «"Не надо нам ваших советских прав, оставьте нам святое наше безправие", — ответил отец Феодор в тюрьме на допросе следователю Макарову, рисовавшему перед исхудалым полуживым пастырем "прелести" процветания Церкви, признанной коммунистической властью и пользующейся правами юридического лица»[4].

Иосифляне видели, что власти создают все более невыносимые условия, и что наступит момент, когда открытое служение в храмах будет невозможным, и тогда никакого иного пути кроме подпольного, катакомбного, как в первые века христианства, у Церкви не останется. К этим новым условиям жизни Церковь нужно было готовить; отсюда — ряд тайных хиротоний, с которыми не медлили, так как неизвестно, будет ли возможно их совершать в будущем. Не исключено, что кроме рукоположения епископа Максима (Жижиленко) были и другие архиерейские хиротонии, произведенные в еще более строжайшей тайне, потому и оставшиеся неизвестными даже протоиерею Василию Верюжскому.

Однако, до тех пор, пока еще оставалась возможность открытого служения, а значит, и большего влияния на народ, старались ее максимально использовать, при этом хорошо понимая, что подставляют себя под удар и рано или поздно подвергнутся репрессиям. Но к сему мужественно готовились сами и готовили других, призывая уповать на помощь Божию. Это был осознанный путь исповедничества и мученичества. Неслучайно в материалах следственных дел неоднократно упоминалось о том, что владыка Димитрий (Любимов) в проповедях и беседах постоянно говорил о гонениях и страданиях, призывал не бояться мучений и смело идти до конца за Христом. На допросе 21 декабря 1930 года он должен был разъяснить свою "установку", особо заинтересовавшую следствие: «Установку нашу на необходимость в случае надобности "пострадать до крови" надо понимать в смысле мученичества»[5].



[1] Архив УФСБ РФ СПб. ЛО Д. П-83017. Т. <st1:metricconverter productid="1. Л" w:st="on">1. Л</st1:metricconverter>. 150 об., 108 об., 281.

[2] Самый яркий пример — Петроградский кафедральный храм Воскресения-на- крови, который иосифлянам удалось зарегистрировать и удерживать за собой почти два года до самого закрытия, — грандиозный собор, шедевр церковного зодчества и монументального искусства с прекрасным хором и благолепными службами, в том числе частыми архиерейскими, отличавшимися особой торжественностью.

[3] Архив УФСБ РФ СПб. ЛО Д. П-83017. Т.1. Л. 168-169.

[4] Польский Михаил, протопресвитер. Новые мученики Российские… Ч. 2. С. 133.

[5] ЦА ФСБ РФ. Д. Р-49509. Т. <st1:metricconverter productid="11. Л" w:st="on">11. Л</st1:metricconverter>. 208.

 

 

 
«Церковная Жизнь» — Орган Архиерейского Синода Русской Истинно-Православной Церкви.
При перепечатке ссылка на «Церковную Жизнь» обязательна.