Письма друзьям. Письмо 3.

М.А. Новоселов

ПИСЬМО ТРЕТЬЕ

Друзья мои!

Я предполагал и нынешнее (3-е) письмо мое к вам посвятить вопросу о Церкви, но некоторые обстоятельства и соображения понуждают меня отложить эту тему до сле­дующего письма, а теперь побеседовать с вами, мои доро­гие, о другом предмете, имеющем, впрочем, ближайшее отношение к Церкви - о таинстве исповеди. Передо мной лежат два небольших рукописных документа, увидевших свет, судя по имеющимся в них хронологическим датам, около года тому назад. Один документ озаглавлен: "Откли­ки на пастырские собрания в храме Христа Спасителя", дата - "неделя мытаря и фарисея 1922 г.". Другой документ не имеет никакого надписания, а дата — "первая седмица Великого поста 1922 г.". Тема той и другой рукописи од­на — "общая исповедь".

Мы приближаемся к великопостному времени, скоро наступят недели подготовительные к Великому посту: ес­тественно именно теперь побеседовать об исповеди, если уж затрагивать эту тему. А затронуть ее не только своевре­менно, но и необходимо. А почему необходимо? - Ответ на этот вопрос дают упомянутые небольшие рукописи, ко­торые я и предлагаю вашему вниманию.

Отклики на пастырские собрания в храме Христа Спасителя

Православные русские люди! Наступает Великий пост, когда в былое время, по Уставу церковному, русский человек шел в храм, па тайную исповедь к своему отцу ду­ховному, для облегчения своей совести от греховного бре­мени. Это было трудное дело, дело, требовавшее напря­женного нравственного подвига. Человек должен был истязательно допросить себя, в чем он погрешил пред Богом и ближними, и все свои мерзости, содеянные не только де­лом, но и словом и мыслию, обнажить пред отцом духов­ным. Сколько стыда и трепета должен был испытать каю­щийся, чтобы, по слову св. Григория Богослова, здешнею срамотою избежать будущей срамоты! Воистину, это бы­ло испытание великое.

Теперь, братие, православные русские люди, с падени­ем мрачного деспотического режима и с наступлением светлой эпохи небывалой политической свободы, воссиял свет и в области церковной. Освежающая струя духовной свободы забила и в недрах Церкви.

Ныне, братие, благодарение судьбе, с невозвратным падением старого политического сыска, пал и сыск духов­ный. С соизволения высшей церковной власти, раскрепо­щенной от уз царского самодержавия, в православных приходах, руководимых истинными пастырями, посте­пенно, по неуклонно устанавливается общая испо­ведь — выходит из употребления исповедь частная; сам собою рушится этот духовный "пыточный приказ", это средневековое насилие над совестью православного русс­кого человека, который, словно ребенок под угрозой розги, должен был, с мучительным стыдом, открывать грехов­ные тайники своей души такому же, как он сам, грешнику, попирая свое человеческое достоинство, насилуя свою благородную духовную природу. Благодетельная судьба вывела, наконец, православного русского человека, так много терпевшего от царя-самодержца и попа-истязателя, на давно жданный простор политической и религиозной свободы.

Узкие врата тяжелого испытания совести, вводившие на вечерю Господню, теперь широко раскрыты, и симво­лом этого расширенного пути к престолу Царя Небесного является новый обычай отверзения царских врат при иерейском служении.

Прежде только "нуждницы" восхищали Царство Не­бесное, теперь никому не возбраняется вход в это царство света, свободы и воистину всепрощающей любви.

Прежде были званые и избранные, теперь нет этого устарелого деления: отныне званые - они же все и избран­ные. Любовь Неба излилась на землю с небывалой доселе полнотой чрез просветленных в последние дни неведомой раньше благодатью архипастырей и пастырей, на новых началах безусловной свободы вводящих Царствие Божие внутрь человека и широко распахивающих врата Царст­вия Небесного пред свободными гражданами этого цар­ства.

Грядите же, православные людие, на общую исповедь! Грядите не как рабы - вам уже нечего более бояться и сра­миться, ибо ни перед одним человеком вы не должны об­нажать деяний своих лукавых, а Бог... Он всегда одинако­во зрит их привычным для нас милостивым оком. Грядите как сыны, как чада свободы, небывалой на рабской "святой Руси" и ведомой лишь издавна дышавшему духов­ной свободой протестантскому миру. Возрадуйтесь, ибо недалеко то время, когда вы сольетесь с этим миром в полном единомыслии, разрушив последние перегородки, отделяющие вас от сего славного царства свободы.

Заря этого единомыслия давно занялась на Руси, и только тяжкие оковы мрачного строя мешали ей разго­реться. Ныне восходит уже солнце этого сладостного еди­номыслия - в культе, идее и, главное, в духе.

Паки реку: радуйтесь, сыны свободы! Аминь.

Неделя мытаря и фарисея, 1922 г.

Таков первый документ, побудивший меня заговорить с вами об исповеди. Полагаю, что вы не обманетесь, как обманывались некоторые, по недостатку духовного чутья, относительно источника тех мыслей, которые высказаны в "Откликах", т. е. поймете, что автор их, конечно, не сто­ронник "общей исповеди" и тех духовных начал, с которы­ми связано и из которых происходит это новшество.

Обратите внимание на то, что "Отклики" появились тогда, когда все с внешней стороны было более или менее (принимая в соображение наше время) благополучно в русской церкви: Патриарх почти беспрепятственно и час­то служил в разных московских храмах, ежедневно прини­мал на своем подворье посетителей, законное Высшее Церковное Управление функционировало, невозбранно говорились всюду проповеди, читались богословские лек­ции в нескольких местах, в храме Христа Спасителя соби­рались еженедельно духовные лица и миряне и свободно обменивались мнениями по церковным и религиозным вопросам, - словом, русское православное общество жи­ло, казалось, нормальной духовной и церковной жизнью, сохраняя "единство духа в союзе мира".

Правда, начал уже пошаливать Антонин, обнаружи­вались самочинные новаторские деяния нескольких батю­шек, но к этому относились довольно спокойно и церковная власть, и большинство "православных": одни - посме­иваясь, другие - поругивая новаторов; третьи, тоже не со­чувствуя им, находили, что это - пустяки, на которые не стоит обращать внимания, из-за которых нечего беспоко­иться, тем более, что некоторые новинки, как, например, та же "общая исповедь", нравятся иным и привлекают их в храм. Все новшества представлялись явлением, может быть, и не очень желательным, но сравнительно невинным, которое в известный момент, в случае нужды, можно легко пресечь решительным действием высшей церков­ной власти*. Так думало большинство...

Иначе, как видите, смотрел на дело автор "Откликов", презирая грозную опасность в том, что забавляло одних, слегка раздражало других и вызывало снисходительно-презрительное отношение третьих или несколько покро­вительственное у четвертых.

Из всех новшеств, которыми обогатило нас то время, особенный успех выпал на долю "общей исповеди", "посте­пенно, но неуклонно" (как справедливо указано в "Откли­ках") устанавливавшейся в разных приходах и вытесняв­шей исповедь частную. Несомненно, что по существу свое­му это новшество является самым серьезным из всех во­шедших в церковный обиход за последние годы, ибо нов­шество это коснулось таинства, и таинства, к которому ча­ще всего призывает пас Церковь, таинства, которое заме­няет собою для падших христиан (каковы все мы) великое и неповторимое таинство крещения (почему и именуется иногда "вторым крещением"), таинства, подготовляюще­го нас к достойному принятию величайшего таинства Те­ла и Крови Христовых.

Автор "Откликов" справедливо поставил это новшест­во в связь с тем протестантским духом лжесвободы, кото­рый проник давно в паше церковное общество и всесто­ронне растлил его. "Отклики" верно отмечают протестантизацию "культа, идей и духа" некогда святой, православ­ной Руси.

Я знаю, что некоторые из вас, друзья мои, были свиде­телями (благодарение Богу — не участниками) "общей ис­поведи" и имели случаи беседовать с лицами, участвовав­шими в ней. Поэтому вы сами можете судить о достоинст­ве этого новшества и оценить правильность тех выводов, которые сделаны автором "Откликов" из анализа "общей исповеди". Последовавшие в нашей церкви события, кото­рые у нас теперь перед глазами, оправдали опасения ав­тора и придали заключительным строкам его "Откликов" характер печального пророчества.

К сожалению, "дух времени", чтобы не сказать - дух тьмы и отец лжи, стоящий за "духом времени", продолжа­ет слепить очи "православных" (пастырей больше, чем пасомых), и, несомненно, "общая исповедь" будет процве­тать в духовном болоте современной церковной жизни и, подобно болотным огням, завлекать в гибельную трясину бедные людские души.

В оправдание своего новаторства, своей лени и своего нежелания или неумения православно "окормлять" к пристанищу вечной жизни своих духовных чад, протестантствующие иереи-модники** и иереи-наемники, не вни­кающие в существо таинства, не опознавшие собствен­ным опытом всей его силы, а потому не разумеющие ве­личия, глубины и условий действенности его, будут, конеч­но, приводить избитые аргументы в пользу "общей испо­веди", как облегчающей им труд пасения словесных овец, в свою очередь, чрезвычайно облегчаемых в труде покая­ния этой лжеисповедью.

Ссылались и будут ссылаться на первые века христи­анства, когда будто бы практиковалась "общая исповедь", между тем как тогда имела место совершенно обратная практика: один каялся перед многими, перед целой хрис­тианской общиной.

Ссылались и будут ссылаться на пример о. Иоанна Кронштадтского, забывая или не понимая: 1) что хотя о. Иоанн и великий иерей Божий, но не отец Церкви; 2) что если бы и был признан таковым, единичный Опыт его пастырской практики (как и личного подвига) не мо­жет быть правилом для всех, ибо только "consensus patrum" имеет силу нравственно обязательную для хрис­тиан; 3) что "quod licet Jovi non licet bovi^". Это особенно сле­довало бы помнить "последователям" о. Иоанна, которые так ревностно следуют ему в том, что их без нужды облег­чает, и не обнаруживают той же ревности в следовании ве­ликому пастырю в трудном духовном подвиге, который он нес в течение всей своей многолетней жизни и который давал ему то, что оправдывало и его практику исповеди. В самом деле, не говоря и том, что к о. Иоанну стекались многотысячные толпы народа со всей России, исповедать которых по установленному для всех чипу он не имел фи­зической возможности, следует знать и помнить две вещи:

I. Исповедь у о. Иоанна совершенно чужда была той холодности или мелодраматичности (последняя особенно прельщает не умеющих разбираться в своих духовных переживаниях), которые характерны для "общих исповедей", практикуемых заурядными батюшками, - она была глу­боко драматична, иногда с оттенком трагизма, когда люди во всеуслышание, выявляя себя перед всеми (что напоми­нает, действительно, первохристианску исповедь), кая­лись в страшных преступлениях, выкрикивая с отчаянием и вместе с надеждой грехи, может быть, многие годы лежавшие тяжелым бременем на их душах, которые про­буждены были к новой жизни огненным, благодатным словом избранника Божия о. Иоанна.

II. О. Иоанн имел и часто обнаруживал великий и ред­кий дар прозорливости, который давал ему возможность и, может быть, властно побуждал дерзновенно отводить от Чаши недостойно приступавших к ней после "общей ис­поведи".

Пусть обо всем этом подумают жалкие, неудачные подражатели славного пастыря земли Русской!

Наконец, пусть они знают и то, что, несмотря на все высказанное об о. Иоанне, последний нередко скорбел по поводу "общей исповеди", прибегать к которой он видел се­бя вынужденным в силу исключительности своего поло­жения, скорбел, ибо и у него нередко бывали случаи, вопи­явшие против такой исповеднической практики...

Ссылались и будут ссылаться на весьма неудовлетво­рительную практику у нас частной исповеди, обращаю­щейся часто в пустую формальность, вследствие хотя бы скопления огромного количества "исповедников" в некото­рые недели Великого поста. Но что же из этого следует? Уж, конечно, не то, что плохо обставленный фельдшерс­кий пункт надо уничтожить и заменить его хатой ворожеи. Не надлежит ли, напротив, употребить все меры к тому, чтобы фельдшерский пункт преобразовать в хорошо обо­рудованную больницу с понимающим и любящим свое дело врачом и соответствующим персоналом служащих, с настоящими лекарствами (а не суррогатами) и с ежеднев­ным, а не с еженедельным приемом больных?

Ссылаются на возрастающую любовь мирян к "общей исповеди" и на их благодарные чувства к иереям-устроите­лям оной... Что сказать на это? Сказать можно много, очень много, но на сей раз отвечу лишь словом Апостоль­ским: "... будет время, когда здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут избирать себеучите­лей, которые льстили бы слуху; и от истины отвратятслух и обратятся к басням" (2 Тим. 4,3-4).

И, воистину, "общая исповедь", принимаемая за таинство, есть басня, о чем сказано будет ниже.

Говорят: "если люди так стремятся на "общую испо­ведь", значит - они хотят исповедаться". Я делаю обратное заключение: "если люди так стремятся па общую испо­ведь, значит — они не хотят исповедаться" (если, конечно, под исповедью разуметь то, что всегда разумелось в Церк­ви под этим словом и что совершенно понятно для всяко­го сколько-нибудь серьезно проходящего духовную жизнь),

Далее: иереям дана власть вязать и решить (собствен­но, она дана только епископам, а иереи пользуются ею "по необходимости и с разрешения епископа" — блаж. Симеон, архиеп. Солунский ). Эта власть сказывается, главным об­разом, при совершении таинства исповеди. Спрашивает­ся; как при "общей исповеди" иерей будет вязать? А если "общая исповедь" лишает его власти вязать (а она неиз­бежно лишает, если иерей не имеет дара прозорливости, подобно о. Иоанну), то неизбежно он теряет власть и ре­шить, и тут мы подходим к тому пункту нашей беседы, ко­торый высказан кратко, но совершенно ясно во втором до­кументе, лежащем предо мною. Пункт этот гласит, что "об­щая исповедь" не есть таинство и разрешения грехов учас­тникам оной не дает.

Вторая рукопись, как я сказал, не имеет заглавия. Она может быть названа "Братским увещанием прельщаемых "общей исповедью"". Привожу текст полностью.

П.

"Остановитесь, православные люди, идущие на так на­зываемую "общую исповедь"! Не поддавайтесь вражьему обольщению, подменяющему святое, строгое, воистину спасительное таинство покаяния нервным взвинчивани­ем, сентиментальными воздыханиями и сладким, поги­бельным самообманом получения по дешевой цене подс­тупа к страшным Тайнам Господним!

Петроградские пастыри, на общем собрании, едино­душно и решительно отвергли "общую исповедь".

"Так называемая "общая исповедь", - пишет профес­сор Петроградской Духовной Академии протоиерей Нали­мов, - не имеет никакого отношения к таинству покая­ния... она разрешения ни от каких грехов не даст, является не заменою исповеди, а полною отменою исповеди пред причащением и всецело оставляет па совести каждого участника ее полную ответственность перед Господом не­посредственно за достойное или недостойное принятие Его Тела и Крови".

Итак, разрешение грехов, возвещаемое иереем на "об­щей исповеди", не имеет силы и является обманом (может быть, бессознательным) со стороны священника и само­обманом со стороны пасомых, воображающих, будто они истинно исповедались и действительно получили разре­шение своих прегрешений.

Не обольщайтесь, братие: Бог поругаем не бывает (Гал. 6, 7). Не полагайтесь на очистительное действие ис­терических воплей или замирающих трелей проповедни­ков и руководителей поддельной исповеди, а с трезвен­ным вниманием ума и тихою, покаянною молитвою серд­ца ищите истинного пути очищения лукавой совести у пастырей, пекущихся, по примеру и завету Пастыреначальника-Христа, о каждой овце особо. Со страхом и тре­петом свое спасение содевайте (Флп. 2, 12) узким путем многотрудной для совести, но спасительной для души час­тной исповеди, а не через широкие, но обманчивые врата общей, - устремляясь в Царствие Божие... Аминь.

Первая седмица Великого поста 1922 года"

Вижу, что письмо мое выходит чрезмерно длинным, и в то же время не могу остановиться: слишком важна тема и слишком бередит она сердце.

Дорогие мои! Отнеситесь с возможной серьезностью к этому серьезнейшему вопросу и не позволяйте себе и в ма­лой степени, даже мыслию, не то что делом, погрешать против святого таинства. Держитесь твердо следующего правила: если где практикуется "общая исповедь" как за­конченное в себе таинство, а не как только подготовка к се­рьезной частной исповеди (что надлежит весьма приветс­твовать), там поругана величайшая святыня, долженству­ющая соединять нас с телом Церкви".

Мне очень хотелось сделать некоторые выписки о та­инстве исповеди из творений блаж. Симеона, архиеп. Солунского, но это слишком бы удлинило мое и без того не­померно растянувшееся письмо. В следующем письме предполагаю вернуться к вопросу о Церкви. Если оно вый­дет покороче, я, может быть, присоединю к нему в качест­ве "приложения" упомянутые выдержки из блаж. Симеона.

Мир вам, дорогие! Молитесь обо мне грешном. Любящий вас и молитвенно памятующий брат о Гос­поде...

День св. муч. Татианы и св. Саввы архиеп. Сербского.

12 января 1923 года

Р. S. Очень рекомендую вам прочитать и продумать чин исповедания", помещаемый в "Требнике". Он мно­гому вас научит.

* Этот оптимизм не оправдался: Патриаршее послание, направлен­ное против богослужебных новшеств . не возымело силы.

** Не нахожу другого слова, чтобы выразить мысль, что многие иереи переняли и ввели у себя "общую исповедь", как моду.