...На Сретенье матушке стало хуже. То, что до этого двадцать два года тяжело зрело где-то внутри, ничем себя особенно не проявляя, вдруг выплеснулось наружу, заявляя о себе громко и резко. Начались боли, появились отёки, и, самое главное, то, чего она боялась всегда – слабость, неуклонно переходящая в бессилие. Наверное, это было единственным, чего она боялась и чего стремилась избежать. Ведь она часто говорила о том, что хотела бы встретить свою смерть в храме, до последнего вздоха находясь там, куда поставил её Господь, приняв однажды ту жертву, на которую решаются очень немногие, а она решилась и ни разу об этом не пожалела. Она пожертвовала Богу всю свою жизнь...
На Сретенье матушке стало хуже, и никто, начиная с неё самой, уже не сомневался в исходе. Оставалось только ждать. И мы ждали и боялись. И назначали дни. Неделя мясопустная, Прощеное воскресенье, Неделя Торжества Православия... Мы молились, и ждали, и боялись. И всё гадали, когда?
...Умереть в Великий Пост – время сугубой молитвы и покаяния – это достойно. Умереть в Неделю Торжества Православия – это ещё и символично...
Маленький потир, с незапамятных времён хранившийся в алтаре, теперь постоянно стоял на жертвеннике, и на каждой литургии я отделял крошечную частичку (матушке было трудно глотать), вливал в потир побольше крови и спускался к ней в келью, чтобы причастить.
Что-то изменилось в характере нашей игуменьи. Она всегда была очень требовательной к себе и к окружающим, даже в мелочах. Теперь мелочи ушли, не до них теперь стало. «Для меня сейчас главные слова – «в вере и благочестии скончавшиеся» – сказала она во время одной из своих исповедей. Воистину, большое видится на расстоянии, тем более если это расстояние – расстояние, оставшееся до перехода в иную жизнь, – с каждым днём всё меньше и меньше...
А Великий Пост продолжался. Подходила Святая Пасха. На Неделю Ваий мы думали, как будем поступать, если матушка отойдёт во время Страстной седмицы, но Бог миловал, и не пришлось выбирать между церковным уставом и скорбными обстоятельствами. Пасху отслужили как всегда, радостно. Только пасхальная радость в этом году имела несколько иной оттенок – она была чуть лессирована чёрным...
...Умереть на Пасху или во время Светлой седмицы – кто из православных не хотел бы этого? Уйти в мир иной под пение пасхального канона при отверстых царских вратах, зная, что и райские врата открыты, и душа твоя войдёт в райские обители, минуя мытарства – наверное, нет большей радости...
Но вот и Неделя антипасхи была отслужена, а ожидание продолжалось. Матушке становилось всё хуже, она слабела, теряла последние силы, но продолжала жить. В четверг второй седмицы по Пасхе она в последний раз причастилась Святых Христовых тайн. Через несколько часов, в ночь на пятницу, её не стало.
Мы служили панихиды, занимались организацией похорон, и за всеми этими хлопотами в первое время совершенно не было возможности подумать, осознать, принять то, что случилось. Только периодически всплывали в памяти и в разговорах слова, сказанные матушкой недели за две до смерти: «Ну, я вам «Разбойника благоразумного» спою...». Она очень любила эту стихиру.
И только в субботу, во время всенощного бдения, когда хор запел «Мироносицы-жены утру глубоку, ароматы вземша, Господня гроба достигоша...», вдруг стало пронзительно ясно, что так, и только так, должно было всё произойти – не в Великий Пост, не на Пасху, не на Светлой Седмице, а вот сейчас, под праздник жён-мироносиц, в преддверии того дня, когда Церковь поминает тех, кто тихо и незаметно, без громких слов, просто и бесхитростно, отдал Богу всю свою жизнь... Не прося ничего взамен, не ожидая наград, призов и подарков, видя в этом единственный смысл.
О смысле мы говорили особо. «Смысл жизни», это давно затёртое и для многих утратившее своё значение словосочетание, сыграло в жизни Анны Михайловны Нужной, будущей схиигумении Миропии, очень важную роль.
Дело в том, что после голодного детства, лишений, связанных с войной и переездом семьи из Валуек в Сталиногорск (ныне Новомосковск), наступила спокойная полоса. Анна закончила школу, выучилась на бухгалтера, вышла замуж за человека, занимавшего в городе высокий пост. Любил муж, уважали коллеги, рос достаток. Жизнь, казалось бы, сложилась. Но в этот самый момент в душе возник вопрос: «А что дальше?». Многие ответили бы на него просто: «Дальше – больше», и продолжали бы существовать и впредь, приращивая достаток, постепенно делая карьеру, ища, где лучше. Но – не сложилось. Вопрос этот продолжал жить в душе, вырастая и набирая силу, заставляя искать ответ. И однажды Анна повстречала на улице свою бывшую одноклассницу, Нину. В каком-то стареньком чёрном то ли халате, то ли платье, кирзовых сапогах, с низко повязанным на голове платком. Но со светлым и радостным взглядом, тихой улыбкой и плавной речью человека, уверенного в знании истины. Нина рассказала о том, что сейчас живёт с двумя старенькими монахинями, ухаживает за ними, помогает по хозяйству, молится.
Постояли на улице, поговорили и расстались. Но и разговор этот, и весь вид Нины произвели на Анну Михайловну сильное впечатление. Как она рассказывала, её буквально осенило тогда: «Вот оно! Вот где смысл!» И она разыскала Нину. «Я тоже хочу как ты, молиться Богу, душу спасать!». Та с сомнением покачала головой – уж очень не вязались эти слова с обликом хорошо и модно одетой молодой женщины, – и пообещала поговорить об Анне с матушками. Матушки благословили.
И началась для Анны новая жизнь – постижение веры, основ благочестия и монашеской аскезы. И первым препятствием на этом пути стал муж Анны. Он в это время уже получил новое назначение – его отправляли на повышение, в Москву, в одно из министерств. Как он воспримет перемены? Как отнесется к тому, что его жена выбрала для себя иную жизнь?
Долгое время она пряталась от мужа в бараке, где жили матушки. Из крохотного чуланчика, где она спала на сундуке, ей разрешали выходить только днём, когда все жители были на работе, и глубокой ночью. В первое время даже родители не знали, где она. Знала только старшая сестра Ольга (будущая инокиня Дуклида). Спустя некоторое время, ей сообщили: муж приходил к её родителям и попросил передать, что отпускает её. «Всё будет так, как Аня хочет...»
Монахиня Мария, духовная руководительница катакомбной общины, в которую теперь входила Анна, благословила её на ношение подрясника. Анна вернулась на работу. Вскоре она приняла постриг с именем инокини Калерии. И теперь каждое утро из дома выходила инокиня Калерия, а через некоторое время в свой кабинет входила Анна Михайловна, главный бухгалтер комбината... Строгая и скупая в общении, но всегда готовая помочь подчиненным, да к тому же напрочь лишённая карьерных амбиций, она неизменно пользовалась уважением среди сослуживцев и начальства. И параллельно с этим, шла жизнь смиренной инокини Калерии – поездки в Харьков и Гомель, к батюшкам, и в Воронеж, где находилась одна из самых многочисленных общин истинно-православных христиан, возглавляемая монахиней Маргаритой. После смерти отца Никиты Лехан в 1985 году встал вопрос о том, к кому обратиться за духовным окормлением. Епископ Лазарь, уже бывший к тому времени членом архиерейского синода РПЦЗ, пообещал помочь, и в конце 80-х – начале 90-х в Воронеже появились два катакомбных священника.
Наступили новые времена, теперь можно было не скрываться так, как раньше, и община решила строить в Воронеже храм. На строительство нужны деньги, люди жертвуют, кто сколько может. В 1991 году матушка продаёт свою квартиру в Новомосковске, отдаёт эти деньги на строительство храма и переезжает в Воронеж. Спустя некоторое время её постригают в монашество с именем Миропия, и бывший главный бухгалтер, а ныне новопостриженная монахиня, приступает к прохождению монашеского послушания. Она разгружает машины со стройматериалами, помогает на стройке, готовит еду, убирает и молится, молится... В какой-то момент она надрывается. Это и станет впоследствии причиной её заболевания, но тогда, в тот момент, она не обращает на это внимания – все надрываются, все работают на износ. Храм иначе не построить.
26 октября 1994 года, на праздник Иверской иконы Пресвятой Богородицы, происходит освящение храма. Церковная жизнь постепенно обустраивается, организуется. Службы, послушания, хлопоты по хозяйству, поездки по окрестным катакомбным общинам с иеромонахом Евфимием. Во время одной из таких поездок, Великим Постом 1995 года, впервые звучит страшный диагноз. Врачи не считают нужным скрывать – жить осталось не более месяца. Дальше – больница в чужом городе, редкие посещения катакомбников, молитва, молитва, молитва... После Пасхи резко становится лучше. Её выписывают, и она возвращается в Воронеж. Возвращаются силы, кажется, что болезнь исчезла, ушла. Матушка Миропия становится келейницей игумении Маргариты и несёт это послушание до самой смерти своей духовной матери, до 4 марта 2004 года. После, в сентябре 2004 года архиепископ Лазарь своим указом преобразует монашескую общину при Иверском храме в женский монастырь Иверской иконы Божией Матери, а монахиню Миропию возводит в сан игумении.
И – тринадцать лет игуменства. Людям свойственно идеализировать тех, кто же ушёл. И сравнивать их с ныне живущими. Сравнение, как правило, бывает не в пользу живых. Многим она казалась излишне жёсткой, иногда косной, иногда упрямой. Многие (да что греха таить, и я, многогрешный!) часто роптали на неё. Да. Она была жёсткой. Но удивительно скромной. Иногда её было трудно в чём-то убедить. Но она всегда прислушивалась и старалась понять. Она казалась властной. Но практически до самой смерти сама заправляла лампадки и разжигала на службах кадило. И никогда не кичилась своим игуменством, была простой и доступной для всех.
Вот уже несколько дней я, входя в храм, спотыкаюсь об её отсутствие. За пятнадцать лет службы я привык к тому, что, входя в трапезную, сразу вижу игуменью Миропию. Теперь этого нет. Мир стал ещё более пустым. Но ещё страшнее, ещё больнее становится от осознания того, что ушёл не просто человек, каким бы выдающимся он не был. Вместе с ней ушла целая эпоха – эпоха Истинно-Православных Христиан. Схиигуменья Миропия была одной из последних настоящих катакомбниц В МИРЕ. Теперь нам предстоит учиться жить здесь без них. А это сложно, это невыносимо трудно, и лишь одно даёт силы – вера в Бога и надежда на помощь и заступление святых, с ними же упокой, Господи, душу усопшия рабы Твоея новопреставленной схиигуменьи Миропии.
Протоиерей Алексей Парло,
духовник Иверского женского монастыря,
г. Воронеж