Слово в субботу мясопустную

Архимандрит Антонин (Капустин,+1894),

начальник Русской духовной миссии в Иерусалиме

СЛОВО В СУББОТУ МЯСОПУСТНУЮ

Что гордится земля и пепел?  (Сир. 10, 9)

Кто есть человек, иже поживет и не узрит смерти? (Пс. 88, 49.) Род проходит, и род приходит (Еккл. 1, 4). Не­изменный чин природы влечет за собой ее властелина. Один ряд земнородных уступает место другому, другой — третьему и т. д. Видел я, — говорит Екклесиаст, — всех живу­щих, которые ходят под солнцем, с этим другим юношей, который займет место того. Не было числа всему народу (Еккл. 4, 15—16). Нет конца смене живых мертвыми, мерт­вых живыми! Одни нисходят в могилу, другие на их место являются в мiр, чтобы также в свое время почить в землю. Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не оста­нется памяти у тех, которые будут после (Еккл. 1, 11). И те, и другие, и третьи, и десятые — все наследят одно и то же, все будут в земной утробе рано или поздно, превратят­ся в пыль и прах: прах ты и в прах возвратишься (Быт. 3, 19); рано или поздно все в свою очередь будут забыты, зате­ряны в суете оставшихся в живых; память о них предана забвению, и любовь их и ненависть их и ревность их уже исчезли, и нет им более части во веки ни в чем, что делается под солнцем (Еккл. 9, 5 —6). Так было, так есть, так и будет, все неизбежно и неизменно. Настоящее ручается за буду­щее, а голос прошедшего громче погребального звона возвещает истину непреложного превращения всех живых в тление и прах.

Из самой глубокой древности возникают перед нами грозные лица великих людей Mipa — завоевателей и при­теснителей человечества, дерзновенно попиравших права себе подобных, восставших на силу Божию. Не знаю Госпо­да, — говорит один из них (Исх. 5, 2). Взойду на небо, — мечтает другой, — выше звезд Божиих вознесу престол мой (Ис. 14, 13). Третий землю судоходной, а море сухопутным чает сделать в превозношении сердца  (2 Макк. 5, 21). Нера­зумные мечтатели! Где они теперь и что они теперь? Давно стопа путника или зверя попирает безвестный прах их. Они — земля!.. Где и те малые Mipa, которые не были заме­чены ни современниками, ни потомками и, не прогремев ни словом, ни делом, жили в безвестной тиши?.. И они в земле! Все, все в земле — истлели или еще тлеют. Любовь их и ненависть их и ревность их уже исчезли, и нет им бо­лее части во веки ни в чем, что делается под солнцем]

Над гробами этих-то великих и малых, грозных и кротких, глупых и умных — над гробами всех, от века по­чивших поставляет ныне нас со словом молитвы Святая Церковь. И что же приходит нам на мысль при взгляде на этот необозримый ряд гробов и могил? Горькое, безотрад­ное слово мудрости: что гордится земля и пепел?

1. Земля и пепел!

Кто сказал тебе, древний мудрец, что человек — земля и пепел? Человек, который создан по об­разу Божию и по подобию (Быт. 1, 26), который увенчан сла­вой и честью, который малым чим умален от ангел (Пс. 8, 6), — он?., земля и пепел!.. Мудрецу сказала мудрость, ко­торую он искал, будучи еще юношей, и искал в молитве, о которой радовалось сердце его, за которой следил он от юности своей и в которой был ему успех (Сир. 51, 18 - 22). В день памяти всех от века почивших да будет память и се­му давно почившему благопросвещенному наставнику на­шему! Пусть его глубокомысленное слово займет наше внимание на малое время.

Земля и пепел... Может ли быть что-нибудь тягостнее для мысли человеческой представления, что она сопряжена с прахом, развивается и действует среди тления? Может ли быть что горестнее для сердца уверенности, что оно привя­зано к горсти пыли, которая со временем должна разле­теться под веяньем хлада смертного? Увы! Как ни тяжко, как ни горько... но истины непреложной нельзя устранить никакими убеждениями и разубеждениями ума, никакими ощущениями и предощущениями сердца. Земля и земля! Пепел и пепел!

Земля... Кому неизвестно, что такое земля? Потому мы никогда бы не поверили, что мы - земля, если бы, с од­ной стороны, слово Божие не сказало нам: создал Господь Бог человека из праха земного (Быт. 2, 7), с другой - общий, последний удел наш не показывал ясно, что мы состоим из праха земного, на который и разрешаемся «Бога повелени­ем». Итак, человек - земля. Правда, хочется сказать дви­жимому самолюбием языку нашему: человек - земля, но земля неизменная, претворенная, земля, получившая образ духа, созданного по образу Божию, земля - можно сказать - духовная, безсмертная; ибо таково будет некогда тело наше прославленное. Но будущее не наше; притом же бу­дущее - а не настоящее.

Не мы - земля (снова ищет возразить любовь наша самим себе), земля - тело наше, мы - дух невеществен­ный. Что сказать ей на это? Господь прямо и просто, опре­деленно и ясно сказал: Прах ты и в прах возвратишься (Быт. 3, 19)... Не будем допытываться, как это в очах Божиих может весь человек представляться землей? Что такое в существе своем его дух безсмертный? И в какой мере связь его со смертным телом важна для его безсмертной жизни? И не может ли нетленное по существу сделаться силой творческой, тленным через жизнь?.. И мудрец, слово кото­рого ввело нас в этот ряд вопросов, не имел в виду исследо­вать глубину человеческого существа, а только хотел ука­зать на коренной характер земной жизни человека.

Человек - земля и тогда, когда мы посмотрим на судь­бу его, которую он испытывает, пока живет в этом Mipe. Ибо что такое земля? Подножие ног наших, которое мы попира­ем по привычке, без внимания, без размышления. Посмот­рите и на человека: не такое же ли подножие и он? Не попи­рает ли его всё, что только имеет силу и возможность попи­рать? И во-первых, не попирают ли его люди - собратья по суете и сонаследники по жребию смертному?.. Бывают слу­чаи, когда посмотришь на отношения людей и увидишь, с одной стороны, гордое и презрительное самовозношение, для которого нет различия между людьми и предметами бездушными, а с другой - презренное раболепство и уни­жение в прах; и невольно подумаешь: нет, это червь, а человек - это земля, а не дух безсмертный. Во-вторых, не попи­рает ли он сам себя? Ибо скажите, что означают все те бе­зумные желания, все те безсмысленные страсти, которые гнетут и порабощают дух наш наперекор всем убеждениям рассудка и внушениям совести?.. Нет, грех, точно так же безпрепятственно и безжалостно попирает нас, как мы - землю. Не попирает ли, наконец, человека и всё его окружа­ющее - от стихий неба до последнего насекомого? Ибо что другое свидетельствуют его безчисленные болезни, его преждевременная старость, его скоропостижная смерть и множество других бед и напастей?..

Что такое земля? Это легкая пыль, которую взметает и носит самое малое дыхание ветра. Не так ли волнуют и человека многоразличные обстоятельства его жизни? Ны­не он лежит спокойно и попирается; завтра веяние неведо­мой силы поднимает его и несет против его воли, куда хо­чет, заставляя попирать других! И вот он сталкивается с ли­цами и вещами, которых никогда не видел, несется там, где никогда не был, падает на места, о которых никогда не слы­шал. И эта ли одна неведомая сила волнует его? Нет, он дви­жется и по манию самых ничтожных побуждений. Ложное опасение, мнимое наслаждение, темное предчувствие, при­хоть, новость, мода... Всё играет им. Неужели это человек? Нет, это вертящийся прах, это пыль, это земля!

Что такое земля? Грубая масса, безжизненная, без­чувственная, безобразная! Не дайте ей влаги, на ней не прорастет ни одно былие, не появится ни одно животное, она будет песок, камень. Не дайте ей теплоты, она превра­тится в мерзлую глыбу. А человек? Не дайте ему воспита­ния, образования, он будет хуже льда и камня, он будет эго­ист, зверь, дух зла. Но пусть прольется на него живитель­ная струя благодати, он скорее, чем песок пустынный, оро­шенный благодатным дождем, зазеленеет растениями, зацветет и принесет плод. Так! Но сам в себе - без людей и Бога - он земля!

Пепел... Что такое пепел? Это остаток сотлевшего ве­щества... Вот чем представляется мудрецу человек, в кото­ром самолюбивый ум открывает так много великого и пре­красного! Что это было за тление! И какой это огонь, испе­пеливший природу нашу, и когда он пылал? Огонь этот - зло, брошенное в человека тем, кому первому предназна­чался огонь вечный... Сотление наше было мгновенное, но полное. От прекрасной богоподобной природы нашей оста­лась одна только эта тленная развалина, один только пепел, развеваемый и разметаемый ветром...

Что такое пепел? Это земля, в которой истреблены все семена и зародыши жизни. Пусть его орошает дождь, пусть греет солнце во благовремении - из него ничего не выйдет до тех пор, пока сторонняя сила не занесет на него семян растительных. Не живое ли это изображение человека грешного, нравственно безплодного, к которому нельзя привиться и самой благодати Божией, орошающей и согре­вающей? Сколько на самом деле жалоб у пророков, сколько обличений и прещений на народ жестоковыйный, с необрезанным сердцем и ушами (Деян. 7, 51)! Он - смоковница ис­сохшая, он - кость сухая, он - гроб, он - земля и пепел!

Что такое пепел! То, что мы выгребаем, и выметаем, и выносим за пределы жилищ наших как лишнее, как сор, как нечистоту. Пепел есть то, чем посыпают себе головы (Плач Иер. 2, 10), на чем садятся во вретище (Ион. 3, 6) и что кладут во уста (Пс. 101, 10) кающиеся, свидетельствуя тем последнюю степень самоуничижения. Пепел есть то, чего не может истребить и сам огонь. Пепел - не пройдем мол­чанием - есть, наконец, то, что мы употребляем на очист­ку скверн... Как не припомнить при этом, что и нас некогда вымели, и выбросили, и рассыпали на попрание всему за пределы блаженного жилища эдемского? Как не заклю­чить, что ни к чему другому мы и не призываемся, кроме се­тования, сокрушения, самоукорения, горя и страдания. А что же то, чего никакой огонь не истребляет? Что-нибудь, верно, неправильное, неестественное, упорствующее пе­ред действием самых властных сил Mipa... И что за скверна та, которую призываемся омывать мы - сами нечистота, порок и язва? Скверна того великого и безмерного греха, который предварил собой наше появление на земле и зара­зил целый лик духов, разносящих нечистоту свою по всему Царствию Божию. Мы предназначены очищать и истреб­лять мерзость гордыни и богоборства своим крайним сми­рением и безответным послушанием воле Творческой, как ветхозаветный пепел телицы, сам бывший нечистотой, предназначен был очищать некогда скверну людскую. Таковы мы - пепел ни на что не пригодный, кроме уничто­жения нечистот!

2. Земля и пепел!.. Что ж гордится земля и пепел?

Но прежде всего, не напрасно ли спрашиваешь ты, глубокомысленный мудрец, что гордится? Может быть, гордиться так же свойственно природе человеческой, как питаться, как дышать? Гордость происходит вследствие сознания наших достоинств, - это говорит и наука, и опыт, а можно ли не сознавать достоинств, о которых часто, преж­де сознания собственного, разглашает уже молва посто­ронняя? И грешно ли сознание того, что я хорош, что я луч­ше других?

«Можно ли не сознавать своих достоинств?» А какой мерой измеряешь ты свои достоинства? Всегда уменьшен­ной, которая по необходимости должна если не быть, то ка­заться меньшей твоих достоинств. Кто же дал тебе право избрать эту ложную меру? Не такую меру указал нам для измерения наших достоинств единственный верный Цени­тель людей - Иисус Христос. Он не говорил: будьте лучше других, а будьте совершенны, как совершен Отец ваш Не­бесный (Мф. 5, 48). Когда ты приложишь к этой необъятной мере свое ничтожество, то уже не спросишь, можно ли не сознавать наших бедных и суетных достоинств?

«Грешно ли знать, что я хорош, что я лучше других?» Знать об этом, может быть, и не грешно, но грешно думать о том, а еще грешнее сочувствовать тому. Подумай сам: ка­кая польза из того для твоего совершенства, если ты пере­чтешь всех, кого ты лучше и совершеннее (если бы даже имел возможность перечесть безошибочно)? Это может, скажешь ты, побудить тебя к дальнейшему преуспеянию.

Увы! Брат мой! Я не таков, как прочие люди, грабите­ли, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь, - гово­рил недавно упомянутый Церковью мнимый праведник и воздавал за свои совершенства хвалу Богу; значит, был человек, думавший истинно устоять на страже своего нравст­венного преуспеяния, - и что же? Бог осудил его неразум­ное и неправедное дело! Нет, смотри не на те ступени, ко­торые ты уже прошел, а на те, которые еще остается прой­ти. Если ты часто будешь озираться назад, то можешь впасть в нравственный обморок, а когда будешь смотреть только вверх, то невольно и неоднократно повторишь сми­ренное слово мытаря.

Вот взгляд Евангелия на гордость. Таков должен быть и наш. Может быть, гордиться действительно в природе че­ловека, только в природе падшей и растленной, в которую влил свой яд первый гордец и первый возмутитель Царства Божия; для природы же чистой, обновленной, равно как и для первобытной, это чуждо и неестественно. Впрочем, у нас с тобой есть другое, ближайшее и очевиднейшее, сви­детельство того, что гордость не свойственна нам, жалка, смешна и богопротивна. Это свидетельство неоспоримое и неопровержимое есть смерть, уравнивающая всех высо­ких и низких, великих и малых; есть гроб, в котором долж­но сокрыться всякое различие званий, возрастов, пород и отличий... Заглянем в это страшное свидетельство.

Есть в жизни человека время странное и неопреде­ленное, время надежд и желаний, время мечтаний и пред­положений. Человек еще не встретился с сухим и иска­женным обликом суеты, для него везде еще рисуются прекрасные картины жизни, радости и безпрепятствен­ной деятельности. Ему всё льстит, всё обещает... Это вре­мя - юность. Юноша ощущает в себе избыток крепости и свежести телесной, по его мнению, достаточных для выполнения самых безумных замыслов; свойственная его возрасту живость ручается за это выполнение, а неопыт­ность заставляет верить и той, и другой лжи... И вот, в юном мечтателе является самоуверенность - первая сту­пень гордости.

Преждевременное сокрушение, приобретенное ран­ним прозрением в жизни; малодушие, родившееся от неудач и обманутых надежд, сама старость - всё это только увеличивает сомнительность юноши, и хорошо, если всё кончится благовременным разубеждением, живым и опыт­ным уроком смирения. Лучший учитель юности в этом случае есть гроб, в котором обрекается тлению та же самая юность, такая же мечтательная, такая же самонадеянная... Там, может быть, в первый раз узнаёт юноша, что он напрасно надеется на свою молодость, что он не крепость и сила, не жизнь и живость, а мертвый прах - земля и пепел!

Спутница юности - красота - один из самых общих и самых жалких предметов надмения. Это гордость, нера­зумная даже и по человеческому суду, и между тем, гор­дость самая повсеместная. Вместо того, чтобы напоминать собой человеку о красоте его души, о красоте неба и его обитателей, о первообразе всякой красоты, - Боге, - красо­та телесная приковывает всё его внимание к себе самой, ей он часто жертвует всем своим состоянием вещественным и невещественным, всеми выгодами и наслаждениями, зако­ном и совестью, жизнью и спасением... Что говорить про­тив такого рода гордости? Не говорить должно, а указать только на гроб, в котором всякая красота превращается в ужасающее безобразие, тлеет и исчезает, - остаются зем­ля и пепел!

Есть красота другого рода - красота души. И этот драгоценный камень духовной природы человека становится для него камнем преткновения! Как бы кто ни был предан чувственности и жизни по духу суеты, всё же он не может заглушить в себе потребностей духовных и выражает их не­вольным уважением к людям, одаренным большими и луч­шими способностями души. Отсюда еще широчайший открывается путь к надмению для ума, нежели каким идет красота. И для этой болезни врачевство то же самое. Надменный своим гневом! Приди и приникни ко гробу... Ты увидишь там, какое жалкое наследство остается после того, кто носил в себе богатство духа, по-видимому неоскудеваемое и неистощимое, обладал способностями, которые, каза­лось, могли обезсмертить его... Куда всё скрылось? Где ум всепроникающий, где сила духа необоримая, где воля не­преклонная, где сердце пламенное? Ничего нет! На месте всего этого лежит брение и тление - земля и пепел!

Есть третьего рода красота, незаметная ни для глаз, ни для ума и между тем весьма сильная и пленительная, - это родовое достоинство человека. Сильнее всего надмевает нас эта губительная красота, потому что надмевает с малых лет - с колыбели. Не понимая еще ничего, мы уже замеча­ем, что с нами обращаются с некоторым уважением и само­унижением, и отсюда привыкаем смотреть на себя выше, нежели на других. Чтобы не надмеваться своим благород­ством, пусть имеющие его чаще приходят на места вечного упокоения нашего, пусть смотрят на могилы, скрывающие равно как благородных, так и худородных. Там явственно и разительнее нашего немощного слова услышит он разуве­ряющий голос всех от века ушедших, и из безмолвной бесе­ды узнает, что хотя условия общественные и полагают раз­личие между родами высокими и низкими, но в существе своем человек всегда и везде один и тот же, от кого бы он ни родился; всё он - земля и пепел!

Недостаток дарований мы вознаграждаем приобрете­ниями - усилиями собственной деятельности. Низкий и худородный ищет себе высшее значение службы, не ода­ренный особыми талантами заменяет их ученостью и т. д. И это еще более надмевает того, и другого, и третьего. То, что мы получаем в дар, всегда ставит нас в некоторую зависи­мость от дарующего, - по крайней мере, благодарностью связывает гордый дух наш; но что приобретается нашим собственным усилием, - это чистая жертва нашему самолюбию. Всё это самым дерзким образом увеличивает нашу самомнительность; тем более, что тут, кроме сердца, подает льстивый голос и рассудок, отчего наша гордость получает некоторую законность. И ты, многолетний труженик и совершитель своей именитости, приди ко гробу, как зеркалу суеты человеческой, раскрой могилы давно умершего племени и укажи, где тут лежит великий и знатный, где мудрый и ученый? Может быть, уцелела какая-нибудь полуистлевшая блестка золота от одежды именитого и знатного, а от ученого и того не осталось! Смерть уничтожила все их пре­имущества, а время истребило сами следы бытия. Не смот­ри, не ищи там ничего великого! Ты найдешь одни сухие ко­сти. Где почили честь и слава, там теперь - земля и пепел!

Есть способ заменить недостаток как природных, так и приобретенных достоинств; этот способ – богатство, которое, вступив в право именитости, также делается предметом надмения, и еще самого упорного. Бедность сама (и охотно) преклоняется перед ним, а бедность бывает и прекрасная, и благородная, и именитая, и ученая. Для богатого открывается невозбранный путь к суетному возношению. Он приучается смотреть на себя как на повелителя других, а на имение свое как на верную и сильную защиту свою от всех превратностей жизни, вверяется ему, и безпечно дремлет умом и совестью... Но увы! Избранный хранитель не может нередко защитить и от самых ничтожных врагов нашего довольства и благосостояния. Как же он защитит страшного врага и разрушителя нашего - смерти? Bpaг приходит, - страж бежит... И на месте богатого, высившегося и надмевавшегося - остаются земля и пепел.

Проходит молодость, проходит время силы и крепости. Страсти исчезают. Долговременная опытность разобла­чает мнимую прелесть наслаждений... Утихает мало-помалу и гордость. Близится старость, и человек ищет покоя! Уже красота его не пленяет, достоинство не занимает, богатство не услаждает, знание тяготит; он уже понимает су­ету всего этого и осуждает надмение их, но увы! Не может освободиться от своей суеты, - как дитя играет и услажда­ется своей старостью и опытностью. И разум, и опыт гово­рят ему, что часто молодые бывают и умнее, и опытнее ста­рых; но ослепленный старец продолжает летами жизни из­мерять лета опытности до тех пор, пока смерть не положит его в гроб и не докажет неоспоримо, что и малые и старые равно - земля и пепел!

Есть другого рода старость - старость духовная. И эта лучшая из доблестей человеческих не только не может удержать человека от искушения гордости, но иногда сама еще подает к тому повод. Из нее выделяется самый тонкий и самый увлекательный род гордости - гордость духовная, надмение добродетельной жизнью. Она есть прямое, вопи­ющее оскорбление любви и милости Божией. Ибо только Божественной вседейственной Десницей, спасающей и на­ставляющей, нравственная жизнь наша растет и укрепля­ется. Оставленный самому себе, человек всегда может упасть с самой высокой степени святости в бездну греха, куда неудержимо влечет его несчастная природа... По­движник благочестия! Приди и стань у гроба, в котором кроется великая и страшная тайна твоей земной жизни и деятельности. Посмотри внимательнее на этого недвижно­го путника Божия и спроси совесть твою: какой суд она произнесет над твоей святостью. Что в тебе доброго, - ска­жет она, - это не твое, а Божие. Не ты, а Бог в тебе велик и праведен. Ты же - смотри что такое - земля и пепел!

Всё - Божие, брат мой! И юность, и красота, и благо­родство, и праведность. И мы сами Божии. Чем же нам с то­бой гордиться? Но нет, в нас есть нечто и свое, не Божие, это свое есть грех, родивший смерть, превратившую нас в прах и пепел. Этим своим, если угодно, мы безпрепятствен­но можем гордиться. Но... гордиться грехом – гордиться тем, что мы земля и пепел?! Это неразумно и неестествен­но. Так думал и мудрец израильский. Потому-то он и спрашивает: что гордится земля и пепел?

Земля и пепел! Мы не начинаем, а продолжаем давно начатый ряд людей, которых гордость житейская заставля­ла забывать, что они земля и пепел. Задолго прежде нас жи­ли и гордились тысячи тысяч таких же неразумных мечта­телей, как мы. Задолго прежде нашего времени повторя­лась наша история: красота искала первенства, внимания и даже нечестивого поклонения; знатность рода посягала на права, принадлежащие заслугам и доблестям; богатство по­давляло ум и совесть; честь и слава лили кровь рекой; сан и достоинство выходили за пределы требований человечес­ких; мудрость не находила себе цены и в безумии призыва­ла на суд свой Премудрость Божественную... Всё это было и повторялось тысячекратно. Чем же всё кончилось? Смерть всех и всё превращала в прах и пепел. Брат христианин! То были наши деды и прадеды. Гордое наше время хвалится тем, что новое поколение бывает умнее старого... Чего же ожидать от нас - поколения нового? Ужели повто­рения старых грехов и заблуждений?

Ах, что гордится земля и пепел! Аминь.