Перевод с сербского языка Владимiра Бацунова, г. Харьков
Жизнеописание иеромонаха Серафима (Роуза)
Когда я учился, у меня было только уважение к древним традициям, но сам я предпочитал оставаться вне их. В православную церковь я заглянул затем лишь, чтобы познакомиться с ещё одним учением… Но стоило мне только переступить порог русской церкви в Сан-Франциско, как со мною произошло нечто такое, чего я до сих пор не переживал ни в буддистском, ни в других восточных храмах. Сердце шепнуло мне: „Вот твой дом“. Наконец-то я нашёл то, что искал.
Иеромонах Серафим (Роуз)
I. Богоискательство
Юджин (Евгений) Денис Роуз, будущий отец Серафим, родился 13 августа 1934 года в городке Сан-Диего на юге Калифорнии. Его предки переселились из Европы и уже родители Юджина с раннего детства жили в Америке. Юджин — младший ребёнок в семье и всеобщий любимец, был приветлив и послушен. От отца он унаследовал скромность и простоту, а от матери — трудолюбие, практичность, настойчивость в достижении целей и умение чётко выражать свои мысли, а от обоих родителей — порядочность и простодушие, благодаря чему в последствии мог распознавать всякое лицемерие.
Юджин рос серьёзным и прилежным мальчиком, был не по годам развит. Среди сверстников первым схватывал суть увиденного или услышанного. Впрочем, сдержанность и серьёзность не мешали ему участвовать в детских играх. Занимался он и спортом, учился игре на фортепиано, интересовался зоологией и очень много читал.
С детства в Юджине жило сильное религиозное чувство, а его мать, протестантка, старалась его укрепить. Она водила детей в различные протестантские церкви, где пела в хорах. Юджин посещал уроки Библии в пресвитерианской церкви. Там он настолько хорошо изучил Священное Писание, что мог цитировать его наизусть, чем весьма радовал отца и мать. В восьмом классе по собственному желанию он принял крещение и прошёл конфирмацию в методистской церкви. Однако по окончанию школы религиозная жажда в нём ослабла.
Как-то мать сказала ему: «Ты столько времени проводишь над книгами, наверняка хочешь стать какой-нибудь важной персоной». «Я не хочу быть важным,— ответил Юджин,— я хочу быть мудрым».
В 1952 году он окончил среднюю школу в Сан-Диего. Как лучшему ученику ему были предложены несколько поощрительных стипендий, из которых он принял только одну: «И одной мне будет довольно».
Осенью того же года Юджин поступил в колледж в городе Помона в южной Калифорнии, считавшийся лучшим колледжем штата и одним из главных центров гуманитарного образования в США. Студенты имели обычные мірские желания и устремления: успех, автомобиль, признание… Всё это было Юджину совершенно чуждо. Больше всего его беспокоил вопрос: ради чего он живёт?
Он принялся за тщательное изучение западных философов, слушая специальные курсы. В это время он совершенно отдалился от протестантизма. Представления его родителей о Боге казались ему примитивными и безграмотными, а их повседневная окаменелая религиозность представлялась ему ограниченной — он стремился к чему-то более возвышенному и духовному. Подобно многим он стал бунтовать против христианства — такого, какое было ему навязано в детстве и которое не могло утолить его духовной жажды.
Прежде всего его привлёк Ницше. Таким образом его философские поиски начались с отвержения Бога, к Которому он неосознанно стремился. Изучая философию, Юджин скоро убедился, что рациональное мышление весьма ограничено. Он изучал произведения философов-рационалистов, но они его не удовлетворили. «Западная философия невероятно ограничена»,— записал он примерно в это время. Его заинтересовали лекции одного профессора-англичанина о дзен-буддизме, который показался ему более глубоким, чем протестантизм. В это время его привлекла восточная философия и он начал изучать китайский язык и читать китайские книги в оригинале.
Юджин был молчалив, очень любил море, любил гулять по ночам и смотреть на звёзды. На первом курсе колледжа он познакомился с Элисон — девушкой, по натуре такой же скромной и одинокой, как и он сам. Только с нею он мог говорить о том, что его беспокоило, о своих поисках и надеждах. Не смотря на то, что они во многом были несхожи, понимали друг друга и часто говорили о смысле жизни. Юджин жаловался Элисон, что постоянно чувствует себя чужаком и ему кажется, что его никто не понимает. Элисон, ревностная католичка, пыталась обратить его в христианство, но он только смеялся в ответ: такая вера, как у Элисон, была ему ещё недоступна. Хоть он и стремился избавиться от внутренней пустоты и обрести смысл жизни, простая вера ему не давалась. Он часто спорил о Боге с товарищами по колледжу и слыл самым непримиримым атеистом в Помоне. Временами он даже начинал открыто богохульствовать, и только Элисон понимала, что в действительности это был некий вызов Богу: Юджин был готов покориться гневу Божию, только бы увериться, что Бог существует.
В 1956 г. Юджин с отличием окончил колледж и поступил в Академию востоковедения в Сан-Франциско. Там он вскоре сблизился с интеллектуальной элитой и принял её обычаи: ходил с друзьями по ресторанам, иногда курил дорогие сигареты, стал знатоком вин, часто бывал в опере, на выставках и в театре. Сан-Франциско в то время был крупнейшим центром авангардизма. Мораль западного общества была отброшена, а с Востока взято лишь то, что нравилось и допускало всяческие непристойности. Эта «культура протеста» не имела моральных принципов. Однако жизнь, состоявшая из непрерывного вкушения «запретного плода», всё же не была по нраву благородной натуре Юджина. Чтобы заглушить голос совести он занялся спиритизмом и вернулся к Ницше. Сознательно пренебрегая заповедями Божиими, Юджин стал испытывать адские муки. «Я был в аду. Я знаю, что это такое»,— говорил он спустя много лет, подводя итоги своим «исканиям» в противлении воле Божьей.
Собственный ад — греховная жизнь, бессмысленность существования и отчаяние побудили Юджина искать спасения в вере.
В библиотеке Академии было много книг из области религиозной философии и Юджин принялся внимательно их изучать. Решающее воздействие на него оказали произведения французского философа-метафизика Рене Генона (Guenon), благодаря которым Юджин полюбил Истину и устремился к ней, ставя её превыше всего и не удовлетворяясь ничем иным. Генон критиковал современную цивилизацию и призывал вернуться к старым учениям, исконным формам религии, традиционным духовным принципам.
Юджин изучал древнекитайский, начал работать с китайской духовной литературой. Он также изучал индуизм, буддизм, иудаизм и другие религиозные направления. Среди его знакомых оказалось и несколько православных. Один из них пригласил Юджина на службу в православную церковь: «Раз уж ты интересуешься Востоком, нелишне было бы тебе познакомиться и с Восточным Христианством».
II. Обращение в Православие
Так Юджин оказался в русском православном храме в честь иконы Пресвятой Богородицы «Всех скорбящих Радосте» в Сан-Франциско вечером в Великий Пяток. Позднее Юджин так описал свою первую встречу с Православием: «Когда я учился, у меня было только уважение к древним традициям, но сам я предпочитал оставаться вне их. В православную церковь я заглянул затем лишь, чтобы познакомиться с ещё одним учением… Но стоило мне только переступить порог русской церкви в Сан-Франциско, как со мною произошло нечто такое, чего я до сих пор не переживал ни в буддистском, ни в других восточных храмах. Сердце шепнуло мне: „Вот твой дом“. Наконец-то я нашёл то, что искал. Я ничего не мог себе объяснить, службу я не понимал, как не понимал я и русского языка. С этого времени я живо заинтересовался Православным Богослужением и стал понемногу изучать и обычаи, и язык…»
Впечатление, которое произвела на Юджина служба в русской церкви, изменило его взгляд на мір не в одно мгновение: здесь было только брошено семя, которое со временем принесло обильный плод.
Юджин продолжал изучение китайской философии. Осенью 1957 года он поступил в Калифорнийский университет в Беркли, чтобы получить степень магистра востоковедения.
Вскоре он пришёл к решительному заключению: «Христос — единственный выход, только в Нём спасение. Всё остальное: плотские удовольствия, политические утопии, экономическая независимость суть тупики, в которых многие и многие нашли свой конец и предались небытию».
В православных храмах, который Юджин стал посещать всё чаще, самое сильное впечатление на него оказывали соборность верующих и их светлая радость, особенно на фоне того всеобщего человеческого отчуждения, которое он видел в міре вокруг себя. Годы отчаяния, одиночества и страданий подготовили Юджина к новой жизни. В последствии он писал: «Когда приходит время обращения к вере, тогда открытие другого міра происходит поразительно просто: через духовную потребность и страдания. Чем страдания сильнее, чем больше трудностей на пути, чем вопли о Боге отчаяннее, тем скорее Он придёт на помощь, тем скорее откроется и укажет путь».
Юджин снова стал читать Достоевского и был потрясён, открыв в нём глубину, какой раньше не видел. Он понял, что ошибался, когда всё хотел постичь умом, ибо Истина — не абстрактная идея, она — личностна, она — Воплощённый Христос, Которого нужно познавать сердцем, полным любви. Постепенно он приближался к Православию, всё сильнее любил его. Элисон была счастлива от того, что её друг обрёл веру. Но Юджину ещё не было ясно, чем он будет заниматься в будущем. Обычная мірская жизнь: деньги, работа и т. п. его не привлекала. Он пытался объяснить Элисон, почему на ней не женится. Это было летом 1960 года. Они виделись тогда в последний раз, хотя ещё долгое время переписывались. Ему хотелось чего-то более возвышенного, чем обычная жизнь, пусть даже и верующего православного христианина.
Юджин уже читал лекции и перед ним открывалась блестящая научная карьера, но он быстро разочаровался в современном научном міре. Спустя год после получения университетского диплома он писал: «Молодым людям, которые ищут истину, пока их не перевоспитала академическая среда, вместо истины подаётся „история идей“ или их „сравнительное изучение“. Полная относительность знания и скептицизм почти во всех убивают жажду истины. Научный мір в настоящее время во многом стал причиной испорченности. Слушать или читать речи тех, что не верят в истину — как раз и есть испорченность. Но ещё хуже замена истины какой-нибудь образованностью или эрудицией, которые считаются самодостаточными, потому что такая образованность представляет собой пародию на истину, которой образованность должна служить. Это есть ничто иное как фасад, за которым — пустота. В конце концов в атмосфере ложного понимания истины, когда Христианская Истина несовместима с основными научными понятиями, и когда даже и те, которые всё же верят этой Истине, очень редко могут возвысить свой голос над хором скептиков, которых выпестовал научный мір — извращёнными становятся и жизнь, и работа».
Желая упорядоченно изложить свои взгляды, Юджин решил написать книгу «Царство человеческое и Царство Божье». Он задумывал её как глубокое исследование, требующее полной самоотдачи. Научная карьера теперь представлялась ему совершенно бессмысленной. В 1961 году Юджин защитил магистерскую работу и получил степень магистра. Он написал родителям, что готов отказаться от преподавательской карьеры и что ему нужно «не более того, что необходимо для жизни», чтобы полностью посвятить себя служению Господу. Мать Юджина ужаснулась от такой перспективы. Однако Юджин решил жить в согласии со своими убеждениями: он отказался зарабатывать преподаванием — работал дворником, мойщиком посуды или мусорщиком, намеренно выбирая работу потяжелее, лишь бы она не требовала умственных усилий и не отвлекала мыслей от работы над книгой.
Затея Юджина из области «религиозной философии» так и осталась незавершённой. Он взялся за тяжёлую работу: чтобы его критика западной цивилизации была обоснована, он изучал взгляды святителей, философов, историков, художников, учёных, тех, что жили прежде и современных, а также литературных персонажей. Из четырнадцати предполагавшихся глав лишь одна — о нигилизме * — была завершена и напечатана. Многое сохранилось лишь в черновиках. Некоторые материалы и фрагменты были позднее включены в книгу «Православие и религия будущего».
В течение десятилетий, прошедших со времени, когда была начата работа над книгой, многое из того, что Юджин предсказывал, исполнилось. Так, например, он предвидел «век магии», который теперь наступил, так же, как и возникновение «новой духовности» и утверждение квазирелигии антихриста, сопровождаемое всевозможными «чудесами и знамениями»: «Одновременно с усилением духовного голода людей влечёт безграничное любопытство — отсюда стремление к разгадыванию вселенских тайн и занятие магией, как суррогатом духовности, который удовлетворяет жалкие умственные и духовные капризы человека... И что ещё нужно для „счастья“, если все мірские блага под рукой? ...Этот мір един в степени своего опьянения сатаной и близости воцарения антихриста. Последние христиане могут лишь засвидетельствовать истину перед міром, кроме всего прочего и своим мученичеством, которого мір от них неизбежно потребует. Они приложатся Царству, которое „не от міра сего“, Царству, чью славу люди, порабощённые міром, даже и представить себе не могут, Царству, которому не будет конца».
Юджин исполнялся усердия, видя вокруг себя множество «теплохладных» христиан, которые в Христианстве ищут лишь «душевной приятности», лишь бы утешиться в этом міре; христиан, котрые поступают в согласии с мірскими критериями, удовлетворённых своей набожностью и уверенных, что за это после смерти получат обильное вознаграждение. Такие «христиане» вызывали у него чувство презрения и даже ненависти, что лишало покоя его совесть, ведь нельзя любить Бога, не любя ближнего. Юджин молил Бога о даровании ему смирения и любви к ближнему, а в борьбе с собою смирял гордость и мятежный дух. Он понял, что призыв к покаянию и смирению нужно в первую очередь обратить к себе.
В 1961 году у Юджина обнаружилась серьёзная болезнь органов пищеварения. Он узнал, что его болезнь считается неизлечимой. В его душе поднялся ропот: выходит, ему суждено умереть, а он ничем не успел послужить Богу и тем самым оправдать своё земное существование! Однажды, когда он тяжко страдал, он увидел в художественной лавке на витрине фотографию старинной иконы Пресвятой Богородицы «Троеручица». В отчаянии Юджин взмолился: «Вразуми меня и наполни смыслом мою жизнь! Помоги мне раскрыть дарованные таланты! Дай мне войти в Церковь Сына Твоего и пребывать внутри ея спасительной ограды, в самом сердце Церкви! Даруй ми да послужу Сыну Твоему!». По молитвам Богородицы Юджин получил исцеление.
Вскоре после этого он познакомился со своим сверстником Глебом Подмошенским. Характеры молодых людей были совершенно несхожи, но оба они были проникнуты великими идеями и потому быстро подружились. Хотя Глеб и происходил из русской семьи, в вере воспитан не был. Он тоже прошёл через кризис отчаяния и Господь привёл его в Церковь. Ко времени знакомства с Юджином Глеб уже окончил Свято-Троицкую Духовную Семинарию и искал возможности применить полученные знания на практике. Он хотел стать монахом, но его мать в то время была против, и Глеб решил посвятить свою жизнь делу православного просвещения.
Юджин сразу поразил Глеба своими знаниями и одухотворённостью, своим неприятием міра сего и глубоким интересом к Православию, необычным для американца. При поддержке Глеба и его друзей-русских Юджин наконец присоединился к Церкви. На свои именины, в день памяти Св. Евгения Александрийского, 12/25 февраля 1962 года он был принят в Православную Церковь через Святое Таинство Мvропомазания. После первого причастия он на протяжении целой недели ощущал необычную сладость во рту, так что даже не хотел есть. Таким образом Господь явил ему свое милосердие.
В 1962 году в Сан-Франциско прибыл святитель архиепископ Иоанн (Максимович). С его появлением возобновилось строительство собора, были основаны новые братства, церковная жизнь бурно расцвела. Юджин много времени проводил в храме. Посещая все утренние и вечерние службы, он стоял у западной стены церкви и усердно молился. Вскоре владыка Иоанн заметил Юджина и предложил ему читать на клиросе. Юджин быстро освоил церковнославянский язык и стал отлично читать.
Благодаря владыке Иоанну, который был живым хранителем святоотеческого учения, Юджин всей душой принял Предание и традиции Православной Церкви. Он также стал свидетелем неправедных гонений, поднятых в 1963 году против владыки Иоанна.
Архиепископ Иоанн основал в Сан-Франциско богословские курсы, которые Юджин посещал три года и окончил с отличием. В 1963 году он по благословению владыки Иоанна начал писать короткие статьи на английском языке для местного журнала «Православный благовестник». Так появились первые авторские публикации Юджина. Это были небольшие тексты-проповеди на различные темы: о церковных праздниках, о житиях святых, об основах духовной жизни. Эта работа помогала Юджину укрепляться в самых разных вопросах Православия и духовно развиваться.
Родители Юджина были недовольны новой жизнью сына: он казался им «религиозным фанатиком», не оправдавшим их надежд увидеть его однажды преуспевающим светским человеком. А Юджин уже начинал думать о монашестве. У его друга Глеба возникла идея организовать братство в честь преподобного Германа Аляскинского (†1836), просветителя Америки, открыть православную книжную лавку и заниматься миссионерской деятельностью посредством печатного слова. Юджину эта идея понравилась. 28 августа/10 сентября 1963 года архиепископ Иоанн благословил Братство (St. Herman of Alaska Brotherhood), отслужив молебен перед иконой преп. Германа, которую в 1962 году написал Глеб (преп. Герман тогда ещё не был официально причислен к лику святых).
В марте 1964 года Юджин и Глеб недалеко от храма открыли книжную лавку «Православные книги и иконы», которая стала настоящим центром Православия. Хозяева приветливо встречали посетителей, всегда готовые ответить на вопросы и дать совет в выборе литературы. Людей, интересующихся Православием, местное духовенство направляло в лавку; заходили посетители и прямо «с улицы». Стараниями Братства преп. Германа множество американцев обратилось в Православие. В лавке в основном работал Юджин, находясь там по целым дням, иногда оставаясь и на ночь. Своей новой работе он отдавался всем сердцем, и посетители лавки очень его полюбили. Вскоре Юджин начал вести летопись Братства.
В феврале 1965 года появился и журнал Братства — «Православное слово» (“The Ortodox Word”), в котором Юджин и Глеб начали публиковать английские переводы православных книг и разоблачать отступничество современного міра. Название журналу дал святитель Иоанн. Первые номера печатались на небольшом печатном станке с ручным набором. Нужно было потратить целый день, чтобы набрать одну страницу текста. Юджин нередко засиживался до глубокой ночи, а иногда и засыпал возле станка. В последствии они перешли на станок с электроприводом, купленный на сэкономленные деньги, однако и на нём текст набирался вручную. Зато и выглядел журнал как издания давно минувших дней, что оставляло у читателя особое впечатление. Архиепископ Иоанн журнал не контролировал, тем самым желая приучить Юджина и Глеба к ответственности за то, что печатают, а также чтобы они руководствовались собственной совестью, а не чьим-то «авторитетным» мнением. Многие не понимали этой затеи и смеялись над Юджином и Глебом, но Юджин говорил: «Скорее умру, чем отступлюсь».
По упокоении святителя Иоанна в 1966 году Юджину и Глебу было поручено собирать свидетельства о многочисленных чудесах, которые произошли по молитвенному заступлению святителя. В итоге на основании этих записей была составлена «Летопись почитания Блаженного Иоанна».
В это время Юджин и Глеб всё чаще задумывались о том, чтобы покинуть город и уйти в пустынь. Летом 1967 года братья купили подходящий участок земли на лесистом холме среди нетронутой природы в нескольких милях от городка Платина в северной Калифорнии. Сначала они наезжали туда время от времени, а в 1969 году, на праздник Успения Пресвятой Богородицы, остались там навсегда.
III. Монашество
В своей пустыньке братья продолжали печатать «Православное слово» и другие издания. Они вели суровую монашескую жизнь, лишённую всякого комфорта. На первых порах им было особенно тяжело. Им удалось возвести всего две деревянные постройки: в одной они спали, обедали и молились, в другой держали типографию. Зимой было очень холодно, т. е. у них не было никакого отопления, а также канализации, освещения... Печатный станок работал от небольшого двигателя, а для освещения братья использовали свечи и керосиновую лампу. Однако все эти трудности и лишения помогали им держаться строгой духовной жизни, укрепляя их в надежде на Бога, а не на собственные силы.
Тон каждому дню задавали Богослужения, на которые собирались трижды. Ежедневный Богослужебный круг состоял из всенощной, утрени, часов, вечерни и повечерия.
Самым тяжёлым испытанием было для них издание журнала. Они работали в лесу, в самых примитивных условиях; работа с печатным станком требовала большого терпения и осторожности. Господь иногда посылал явные знамения, чтобы укрепить братство. Раз было, например, что поломавшийся печатный станок после молитвы заработал сам собою. В другой раз Юджин, влезая на гору, не удержался и скатился в кустарник, ударившись о камень, но не только ничего не сломал, но даже не ушибся. Братья поняли, что испытания и трудности необходимы для спасения. Юджин писал: «Чтобы труд на ниве Православия принёс плод, нужно избрать узкую, почти непроходимую тропинку, с молитвой и слезами, и пробивать себе путь. Когда слишком много свободы, денег, выбора и идей, всё достаётся легко. И разве не нужно тогда благодарить Господа за всякое страдание и искушение, если только в них наша надежда!»
В первые годы почти никто не нарушал отшельнической жизни братьев, складывавшейся из молитвы и работы. Изредка появлялся кто-нибудь из знакомых, знавших о ските. Бывали и архиепископ Антоний (Медведев) и его викарий епископ Нектарий (Концевич). Живя в пустыни, братья ощущали духовное родство с русскими подвижниками XVIII–XX вв., продолжая их традиции, идущие от преп. Паисия Величковского, возродившего в своё время истинный дух Православного монашества в России. Ещё до ухода в пустыню братья избрали житие и учение преп. Паисия своим духовным образцом. Сама идея скита с двумя или тремя братьями проистекала из опыта преподобного, называвшего такую жизнь «царским путём». Братья по совету преп. Паисия в скиту ввели правило взаимного послушания: вместо послушания духоносному старцу они подчинялись друг другу, руководствуясь при этом учением Святых Отцов и отсекая свою волю и мнение перед братом. Это помогало им в борьбе с тщеславием и в сохранении душевного согласия. Ещё до прихода в Платину братья приняли древний монашеский принцип — открытие помыслов: при отсутствии духовного отца они друг другу поверяли лишавшие их покоя помыслы.
Скит располагался посреди нетронутого леса, в краю, населённом добронравными животными. Они скоро подружились с лесными жителями — оленями и белками,— которые их совсем не боялись. Вскоре после прибытия в скит Юджин стал возделывать огород и это занятие не оставлял до самой смерти.
В издаваемом журнале братья вставали на защиту чистоты Православия, ограждая его от отступников. В одном из писем Юджин отмечает: «Те, у кого есть тонкое ощущение Православия (которые живут благодатной жизнью, пользуясь его сокровищами: житиями святых, святоотеческим учением и т. д.), борются с врагом — с ересью, которая ещё не определена точно и не разоблачена. Проявились лишь некоторые её аспекты: хилиазм, теория ветвей, обновленчество, экуменизм. Эти аспекты можно распознать, можно им сопротивляться, но в целом битва ведётся „вслепую“. Потому-то тот, кто воспитывался не на житиях святых, но на модных журналах, ... тот, кому Православие не вошло в плоть и кровь, не может верно уразуметь, из-за чего поднялся переполох и почему столько шума вокруг „мелочей“, которые ни один Собор не провозгласил ересью».
Юджин нашёл молодых соратников, среди которых был и о. Пантелеимон, американец греческого происхождения, иеромонах, сверстник братьев. Не без влияния Юджина, с которым переписывался, о. Пантелеимон присоединился к Русской Зарубежной Церкви, надеясь найти в ней истинное исповедание веры, возможность построить монастырь и осуществить свои замыслы. Митрополит Филарет поддержал его устремления и в 1970 году монастырь о. Пантелеимона в Бостоне был уже известным духовным центром, в котором печатались святоотеческие произведения и тексты церковных служб на английском языке.
В 1970 году братья приняли участие в прославлении их небесного покровителя — преп. Германа Аляскинского. Они составили две службы святому — на церковнославянском и английском языках,— и принесли на торжественное прославление, которое состоялось в соборе в Сан-Франциско несколько коробок с текстом, чтобы раздать всем верующим. Собралось весьма много народу. Чином прославления руководил первоиерарх Русской Зарубежной Церкви митрополит Филарет. Во время этого Богослужения Юджин и Глеб окончательно решили стать монахами. Владыка Филарет от имени Архиерейского Синода вручил Братству благодарственную грамоту: своими публикациями в «Православном слове» оно много сделало для скорейшего прославления преп. Германа. В грамоте дальнейший путь братства определялся как соединение отшельничества с миссионерской деятельностью.
Глеб обратился к правящему архиерею, архиепископу Антонию с просьбой о пострижении их в монахи. При этом братья не хотели, чтобы их пустынь превратилась в обычный епархиальный монастырь, полностью зависимый от архиерея и поэтому отказались от предложения владыки Антония сразу же рукоположить их в иеромонахи. Они хотели сохранить независимость монастыря по образцу бостонского монастыря о. Пантелеймона.
14/27 октября 1970 года братья были пострижены в монахи: Юджин с именем Серафим — в честь преподобного Серафима Саровского, а Глеб с именем Герман, в честь преподобного Германа Аляскинского. Сперва архиепископ Антоний настаивал на их как можно более скором рукоположении, но под влиянием епископа Нектария изменил свои намерения. Руководителями монашеской жизни братьев стали епископ Нектарий, ученик последнего оптинского старца Нектария и архимандрит Спиридон (Ефимов), близкий друг владыки Иоанна (Максимовича), который стал регулярно приезжать в скит, чтобы служить там Литургию и причащать братьев.
Отец Серафим радовался каждому дню, проведённому в скиту. Его сердце было настолько исполнено благодарности Богу, что он даже деревья целовал и благословлял. «Мы здесь в Раю!» — говорил он. Двигаясь по тропинке внутреннего делания, он не тратил времени на пустые разговоры, своё мнение по разным вопросом высказывал нечасто. В поведении был необычайно прост, избегал суеты и старался мыслию пребывать в памятовании Бога. Кроме совершения всех по правилу установленных служб о. Серафим ежедневно читал Святых Отцов, стараясь исполнять их заветы и следовать их боговдохновенной мудрости. Без устали трудился он в стяжании добродетели, смирялся в постоянной борьбе с ветхим человеком в себе, пребывая в молитве и духовном бдении. Отец Серафим любил говорить об Истине, но не как о некоей абстрактной идее или принципе, но как о чём-то живом, и очень горевал от того, что мір от Истины отвернулся. Отец Герман часто заставал отца Серафима в глубокой задумчивости и созерцании.
Весть о существовании скита в Платине мало помалу ширилась. Стали приходить паломники. Отцы никого не приглашали, но никого и не гнали. Посетители были ошеломлены: разве возможно, чтобы в современной Америке существовало такое место — тихий лес, в нём несколько хижин и двое монахов в чёрных рясах? Впрочем, даже и самые благожелательные друзья порою не понимали устремлений братьев. Некоторые, например, советовали им провести в скит телефон и весьма удивлялись, слыша в ответ: «Только после нашей смерти!». Братья не думали о по-современному обустроенном монастыре и всякое монастырское строение, и даже церковь, оставляли незавершённым. «Существует мнение,— писал о. Серафим,— что в храме должно быть тепло, ведь как же ощутить радость Богослужения и причастия, если мёрзнут ноги? Люди, нас упрекая, говорят: „Не может сердце согреться, когда ногам холодно“. Но это мнение в корне неверно. Святые Отцы веками жили в самых неблагоприятных условиях. ...Это способствует трезвению в духовной жизни, помогает ценить то, что имеешь и не принимать блага как нечто само собой разумеющееся».
В то время как современные представления о монастыре часто связаны с ожиданием духовной радости, мира и спокойствия, Православное учение предполагает нечто совершенно иное: паломничество к святым местам есть подвиг очищающего покаяния и добровольного ношения бремени. Те, кто прибывал в Платину, должны были отказаться от американского образа жизни — достатка и удовольствий, к которым привыкли. Со случайными посетителями было нелегко. Однажды о. Серафим показывал монастырь одной даме; вдруг она воскликнула: «Какая скучная у вас жизнь! Ни телевизора, ни радио, ни даже телефона! Как вы это выдерживаете?». «Нам скучать некогда,— ответил о. Серафим,— у нас полно дел». Когда такие посетители уходили, он вздыхал с облегчением, осенял себя крестным знамением и торопился в келию — продолжить работу над начатым текстом.
За годы серьёзной работы над книгами отец Серафим приобрёл огромные знания. Каждое своё произведение он сопровождал многочисленными цитатами из святоотеческих источников, как древних, так и современных. Отец Серафим отмечал, что в наше время Православное вероучение часто пытаются переиначить, чтобы оно соответствовало пониманию современного человека; он же напротив, переиначивал свои взгляды на мір, чтобы они приходили в соответствие с точкой зрения Святых Отцов, чтобы во всей полноте усвоить 2000-летний опыт Христианства. В одной беседе в скиту с новообращёнными о. Серафим указывал на то, что для приобщения к святоотеческой мысли наиболее важна преемственность, к которой приходят посредством духовной дисциплины, основанной на мудрости Святых Отцов. И к этой преемственности — приобщению Божественной мудрости — мы приходим через участие в каждодневных Богослужениях и чтение духовной литературы; а без этого ежедневного приобщения к тому, что не от міра сего, мы не сможем противостоять давлению міра, и мірское задушит и совершенно поглотит нашу душу. Духовная жизнь подразумевает «не витание в облаках», но применение духовного закона в существующих условиях, а для этого нужно внимательно читать Святых Отцов и проверять свои позиции, приводя их в соответствие со святоотеческой мудростью. Читать нужно понемногу, «впитывая» каждое слово и размышляя о том, как всё это можно применить к собственной жизни, ибо святоотеческие поучения стоят вне времени. «Православие изо дня в день, из века в век не изменяется,— писал о. Серафим,— ...Все Святые обращаются к нам на одном и том же языке, который нам нужно выучить. ...Истинное, неизменное Христианское учение передаётся нам устно и письменно непрерывно... В каждую эпоху в Церкви были Святые Отцы и каждой эпохе было передано почти утраченное святоотеческое учение. Даже и сегодня, когда многие православные свернули с дороги, остались истинные его хранители, и они передают это учение всем, кто его жаждет. Насколько же важно нам, последним христианам, получить вдохновляющий пример и руководство Святых Отцов недавнего прошлого или даже наших дней, тех, кто жил в таких же условиях, в каких и мы живём, и тем не менее сохранил целостность первоначального и не устаревающего учения».
Отец Серафим обладал даром предвидения. Он разглядел сущность нигилистической философии и её демоническую природу. Он понимал, что все, в том числе и он, заражены этой философией и что исцеление возможно лишь тогда, когда человек сам осознает, что болен. Отец Серафим не полагался на собственный разум и со смирением обращался к Святым Отцам: «Отцы будут нас направлять и наставлять, как смиряться и не полагаться на собственное мнение, ... как надеяться на угодников Божиих, а не на мір сей. В них найдём истинных Отцов, которые столь редки сейчас...»
Он любил святых Отцов, а любящему сыну и в голову не придёт «быть мудрее мудрецов». Именно этот принцип многим мешает всей душой принять Православие: рационализм западного мышления побуждает их всё «перетряхивать» и «классифицировать». Такой холодный, теоретический подход к Православию всегда отталкивал о. Серафима; его душе была ближе непосредственная вера в святоотеческую мудрость, вера как у детей: «В писаниях Святых Отцов можно найти много необъяснимого и нелогичного, поэтому к ним не следует подходить с обычными, рациональными мерками. Нужно подняться над ними, а для этого необходимо смягчить сердце, сделать его более чувствительным».
Отец Серафим понимал, насколько важно уметь правильно применить учение Святых Отцов на практике, в условиях жизни конкретного человека. А как раз здесь часто спотыкаются как грамотные богословы, так и неискушённые новоначальные. «К Святым Отцам нам следует приступать со смиренным желанием начать духовную жизнь с самой нижней ступеньки, а не с помышлением достичь состояния, свойственного высокой духовности, от которой мы невероятно далеки...— писал о. Серафим,— Нужно знать, что главная цель чтения святоотеческих произведений состоит не в „получении духовной радости и наслаждения“ или осознании собственной праведности, или возвышенной мудрости, или в достижении некоего особого состояния „созерцательности“, но исключительно ради первого шага на пути добродетели».
Отец Серафим подчёркивал, что «страдание — реальность нашего существования и первая ступенька истинной духовной жизни». Он научился страдания переносить с благодарностью Богу. Это приносило обильные плоды и способствовало очищению сердца. Без сердечного страдания ничего действительно полезного нельзя достичь на духовном пути.
В произведениях о. Серафима, посвящённых популяризации святоотеческого учения, прослеживается одна особенность, весьма редкая в современных книгах — полное почтение по отношению к Святыми Отцами, уважение и честность по отношению и к читателю, и к себе самому. «Учение Святых Отцов,— писал он,— содержит истины, от которых зависит или наша духовная жизнь, или наша духовная смерть. Суть его проста, её можно выразить несколькими словами: „Братья и сёстры — вот Истина. Давайте с благодарностью пострадаем за Неё“».
К современным православным богословам, которые пытались найти «новые пути православного богословия» и заменить старое, «отжившее» понимание Православия, о. Серафим относился непримиримо. В журнале «Православное слово» он писал: «Сегодняшнее Православие обмірщилось. Это касается и духовенства, и богословов, и верующего народа. Молодёжь живёт в удобных домах и ищет религию, которая бы соответствовала их обеспеченной жизни... Профессора живут в „научном“ міре, где, увы, ничто не понимается серьёзно, где ничто не составляет вопроса жизни или смерти... Хорошо назвали „богословов“ новой школы — „богословы с сигаретой“. Их слово мертво, ибо сами они от міра сего и обращаются к обмірщёному народу. Они рождают лишь пустые, замысловатые слова, но никак не идею православного подвига».
Отец Серафим ясно видел окончательное расхождение современного богословия и святоотеческого Православия. Сам он стремился к принципу: жить духовной жизнью, а не рассуждать о ней. Почти в каждом номере «Православного слова» отцы Серафим и Герман публиковали житие какого-нибудь православного подвижника, чтобы через любовь к подвижникам привести людей и к самому подвижничеству. В 1973 году отцы начали публиковать жития отшельников русского севера, приложив к этому немало усилий, поскольку почти не было источников. Эти жития в последствии вышли отдельной книгой под названием «Северная Фиваида». Отец Серафим подчёркивал, что отшельнический взгляд на мір нужно принять всем, кто идёт за Христом — как монахам, так и мірянам: «Голос Северной Фиваиды призывает нас, если остаёмся в міру, сохранять „благоухание“ пустыни в своём сердце, сердцем и мыслями пребывать с угодниками Божиими, молитвенно общаясь с ними. Он призывает нас избегать восторженности и страстей міра сего, даже если они охватят религиозное устройство или овладеют кем-нибудь из иерархов. Этот голос призывает тебя, чтобы ты прежде всего не забывал, что принадлежишь Небесному Иерусалиму. Кто однажды вкусит трезвенности в непрестанной борьбе, никогда впредь не удовлетворится ни чем мірским...» Именно это о. Серафим и хотел донести до людей через свои книги и журнал и таким образом помочь многим христианам правильно ориентироваться в жизни.
Так, при помощи о. Серафима к Православию пришёл и будущий священник Алексий Янг. Он вместе с женой и сыном присоединился к Церкви в 1970 году, а в 1971-м впервые прибыл в скит преподобного Германа. Отцы указали ему на то, что движителем всей жизни общины, которую Алексий намеревался создать в своём городке Этна (где в округе на сотни миль не было ни православных храмов, ни самих православных), должно стать ежедневное Богослужение. Для начала они посоветовали Алексию ежедневно совершать вместе с женой службу 9-го часа, к которой позднее была добавлена и вечерня. Временами к ним присоединялись и некоторые друзья, которые в последствии тоже приняли Православие. Вскоре Алексий начал издавать журнал «Никодим», который в основном освещал проблемы мірян и говорил о «рождении свыше», т. е. предназначался новообращённым в Православие. Отец Серафим немало помогал Алексию: переводил статьи, писал рецензии, в письмах наставлял Алексия в духе православного трезвения.
Этот первый «побег» на древе Братства побудил отцов разработать принципы, на которых бы основывалась жизнь православных объединений (общин) в условиях современного міра. Верующие из общины в Этне приезжали в Сан-Франциско по крайней мере раз в год, чтобы причаститься Святых Таин. А каждодневной «духовной пищей» было для них чтение духовной литературы и посещение Богослужений в домовой церкви. Отец Серафим писал, что ежедневные Богослужения (пусть даже и неполный круг) представляют собой краеугольный камень православной общины и её наиболее яркую характерную черту. В серии статей о Богослужебном Уставе (Типиконе) о. Серафим старался развеять «распространённое и неточное мнение о том, что православным христианам будто бы не позволяется совершать Богослужения без священника, что верующие без него беспомощны и „неспособны к молитве“. И это сегодня, когда паства всё чаще и чаще остаётся без пастыря». Он цитировал призыв архиепископа Аверкия, обращённый ко всем православным христианам собираться на совместную молитву даже тогда, когда священника нет и заключал: «Общая молитва верных может и должна совершаться как можно чаще, и в приходах, которые остались без пастыря, и там, где верных очень мало и они не в состоянии содержать священника, и в удалённых от церкви местах, где приход ещё не сформирован, да хотя бы даже и в семье, если нет возможности посещать храм по воскресеньям и праздникам».
Отец Серафим считал, что небольшая община в Этне существует благодаря трудностям и скорбям, которые испытывают её члены. В летописи Братства он записал: «Все возросшие в общине перенесли достаточно страданий... Это залог их твёрдой веры в Православие». Он писал в одном из писем: «Община в Этне ни коим образом не идеал или эталон, она развивается в природных условиях... Парадокс в том, что они, на своё счастье, удалены от православных приходов и, соответственно, не вкусили рутины их жизни. Они не воспринимают Церковь как что-то само собой разумеющееся, не упрекают церковную власть в том, что якобы только она ответственна за службы и всё остальное. Люди в Этне вынуждены сами совершать Богослужения и службы для них поэтому ещё дороже. Скольких усилий им стоит добраться до священника и причаститься — и они действительно ценят это счастье, они буквально в страхе и трепете добывают своё спасение. ...Мы чувствуем, хотя до сих пор не можем это логически обосновать, что Православие в будущем будет сохраняться как раз благодаря таким небольшим церковным общинам, которые объединяют людей полным единомыслием и единодушием. История XX века уже показала, что не следует полагаться на „церковную организацию“ — там всё больше хозяйничает дух міра сего, не говоря уже о проникшей в неё ереси. И архиепископ Аверкий, и епископ Нектарий завещали нам готовиться к близким уже временам новых катакомб, когда останутся лишь одинокие группы верных. Наглядный пример — Советская Россия. На какое-либо улучшение рассчитывать не приходится, ибо времена становятся всё хуже и хуже».
В 1973 году в скиту стали появляться и новые братья. Сначала это были молодые люди, которые жили здесь длительное время, помогая отцам в повседневных делах. Затем стали приходить и люди постарше, жаждущие монашеской жизни. Отец Серафим стал духовным руководителем общины. Каждый вечер после службы он оставался, чтобы выслушать, что «мучило» каждого брата. Этот обычай также был взят у преп. Паисия Величковского, который в своём монастыре ввёл ежедневное исповедание помыслов, чтобы в корне пресекать злые наклонности. Отец Серафим хорошо знал, что от правильного применения этого правила бывает много пользы, а от неправильного — много вреда, поэтому приступал к этому делу со страхом и трепетом. Всем, кто исповедовался, он давал простой совет: «Внимательно наблюдай за собой! Познай себя!»
Те, что хотели испытать себя на монашеском поприще, сперва добровольно служили в скиту, чтобы только по истечении времени, установленного для испытания, получить подрясник и скуфью послушника. Наибольшее внимание обращалось на внутреннее делание. За трапезой всегда читались святоотеческие духовные поучения; кроме того, каждому брату для чтения была назначена особая духовная литература. Случалось, что в обители одновременно жило и по четырнадцати человек, каждый со своими заботами и нуждами. Перед отцами Германом и Серафимом встала задача растолковать молодым людям смысл жизни в скиту, так сильно отличавшейся от мірской. Было необходимо, чтобы им стало близко святоотеческое учение о самоотречении, поэтому о. Серафим начал отбирать и переводить на английский язык отрывки из основных святоотеческих произведений. Так он составил подборку из «Духовного руководительства» преподобных Варсонофия и Иоанна. Он увидел, что Святые Отцы прошлого занимались теми же вопросами, что и современные ревнители Православия и указали практические пути искоренения страстей и стяжания добродетели. Свои переводы о. Серафим читал братии за трапезой. Но, не смотря на это, люди один за другим покидали монастырь. «Духовные семена святых, похоже, не принесли плода,— горевал о. Герман,— Почему?». «Почва бедная»,— отвечал о. Серафим. Он был убеждён, что борьба с такой поверхностностью возможна лишь тогда, когда ты твёрд и предан своему делу, поэтому не единожды повторял и монахам, и мірянам, насколько важно ежедневное Богослужение и чтение святых книг.
Чрезмерный подвиг в монастыре позволен не был, чтобы послушники не возгордились и не впали в прелесть, однако и обычная монастырская дисциплина при отсутствии каких бы то ни было «удобств» представляла собою хорошую проверку силы духа послушника. Бывали случаи, когда послушники по нескольку раз уходили из монастыря и затем возвращались. Отец Серафим горевал из-за них. «Если бы наши послушники,— писал он в летописи монастыря,— постоянно хранили страх Божий в сердцах своих и если бы решили служить Богу, не оглядываясь ни на что другое, тогда исчезли бы все трудности и искушения, и ничто бы им не мешало спасти свои души». В отношении с молодыми послушниками о. Серафим всячески избегал роли «богоносного старца», стараясь приучить их к доверию и открытости в отношениях с духовным отцом. Он старался привить им любовь к Святым Отцам и их поучениям и научить не доверять собственным суждениям.
В скиту жили куры, кошки, собаки, а олени из окрестностей стали почти ручными. Отец Серафим особенно любил собак. Он говорил, что все эти животные нужны, чтобы «напоминать нам о Рае».
Монастырь постепенно разрастался. Монастырским постройкам отцы давали имена великих русских монастырей. Так, например, келия о. Серафима называлась «Оптина». В 1974 году они воздвигли часовню в память Святых Царственных мучеников — Царя Николая II и его семьи. В окрестностях они расчистили пространство для будущих «скитов», каждый из которых носил имя кого-нибудь из святых: Св. Пророка Илии, Св. Иоанна Предтечи, Св. Иоанна Богослова, Преп. Серафима Саровского и других. Первоначально это были просто расчищенные поляны, на которых можно было совершать Богослужения. Кое-где заложили фундаменты будущих часовен или келий. Каждый скит был отмечен укреплённой на дереве иконой, деревянным крестом или аналоем, и там в день памяти святого совершалась лития. Названия были даны и окрестным горам и пригоркам: Паисиева гора, Покровская гора, Афон...
Господские и Богородичные праздники в скиту отмечали в бедности, простоте и с большой радостью. Сложились и некоторые местные обычаи. Например, всенощное бдение на Преображение служили на вершине горы под открытым небом, а потом, при свете звёзд, о. Серафим делился с братией размышлениями о преображённом Царстве Небесном, к которому нужно себя готовить.
Отец Серафим первый приходил в церковь, уже в 5 часов утра. Он твёрдо стоял на том, что каждый день нужно совершать полный круг Богослужения и не пропускал ни одной службы. Он старался, чтобы никто из братии не был лишён Богослужения из-за каждодневных трудов и забот. Если говорить о церковном пении, то о. Серафиму больше всего нравились русские церковные песнопения, в особенности древний «знаменный» роспев. Платинские отцы стремились к тому, чтобы всякий живущий в монастыре читал и пел на клиросе, а не одиноко стоял в углу, чтобы церковная молитва действительно была совместная. И вне церковных Богослужений о. Серафим хранил памятование Бога, непрестанно творя Иисусову молитву — не имело значения, работал ли, шёл ли куда или отдыхал. Следуя преданию Оптиной пустыни он придерживался правила «пяти сотен» (молитв), обычно совершая его ночью в своей келии.
Для журнала «Православное слово» о. Серафим написал несколько статей о Богослужебном Уставе (Типиконе). Он понял, что главное — не внешнее знание устава, т. е. знание «наизусть», но усвоение духа Богослужения: нужно проникнуть в Богослужебные тексты, принимая их умом и сердцем, а не просто «пропускать их мимо ушей» и довольствоваться лишь внешним исполнением того, что предписано. Отец Серафим получил столько духовной пользы от ежедневных Богослужений, что хотел и других побудить к такой же духовной жизни в соответствии с их возможностями, независимо от того, живут они в міру или в монастыре. «В России до революции,— писал о. Серафим,— ежедневно совершались не только вечерня и утреня, но и повечерие, всенощная и часы. Очевидно, это есть норма Православия, которой и сегодня нужно придерживаться. Литургии в воскресные и праздничные дни, как и службы накануне этих дней, есть минимум, без которого о православной набожности не может быть и речи... Когда же мы увидим, насколько далеки мы от идеальной (т. е. нормальной) православной жизни в семье и храме, не нужно впадать в уныние, но напротив, следует удвоить стремление к этому идеалу, насколько позволяют условия нашей сегодняшней весьма рассеянной жизни... Для верующих христиан, жизнь которых наполнена мірскими хлопотами, это выглядит почти невозможным. Но насколько же как раз для них и важно извлекать максимальную пользу из ежедневного Богослужебного цикла».
Летом 1972 года отцы организовали трёхнедельные курсы для паломников, в течение которых о. Серафим прочёл курс лекций о развитии западной философской мысли начиная с отпадения Римской Церкви от Православия и вплоть до наших дней. Лекции эти были прочитаны по просьбе одного из «учащихся» — Алексия Янга, и записаны на магнитофонную ленту. Отец Серафим назвал их «Курс православного выживания», поскольку считал, что для сохранения Православия в современном міре необходимо хорошее знание всех форм вероотступничества и понимание сущности современной цивилизации. Отец Серафим мог говорить об этом как никто другой, потому что и сам прошёл долгий путь к Православию и хорошо изучил все веры и суеверия современного міра. Он говорил: «Если Православие понимать серьёзно, тогда оно должно до конца и без остатка охватить все сферы жизни. В противном случае — Православие лишь ещё одна религиозная секта, которая от других отличается лишь внешне... Но как раз потому, что Православие есть Истина, оно способно в корне изменить человека... Если у вас не будет правильного представления о том, что происходит в міре, то ваше Православие незаметно приобретёт вкус различных модных идей. По воскресеньям вы будете ходить в церковь, но в остальные дни будете руководствоваться совсем другими критериям, что приведёт к катастрофе...». Лекции о. Серафима по глубине и охвату материала годились для любого университета, но кроме этого изложенные в них сведения были неизменно подчинены главному — Православию.
Отец Серафим был подвижником всем своим существом. Ел он понемногу, два-три раза в день вместе с братией, решительно отказываясь от всяких «удобств»; при этом себя воспитывал в умеренности, чтобы подвиг его был посильным и не препятствовал повседневной работе. Постель о. Серафима была типично монашеская: узкая и жёсткая — две сбитые доски, без матраса. Его келия — комнатушка из досок, без какого бы то ни было утепления. Маленькую печь он топил дровами не более часа перед тем, как отправиться отдыхать, и зимой к утру температура в келии опускалась ниже нуля. Отец Серафим никогда не купался и не принимал душ, только обтирался мокрой тряпкой. Однако остальной братии душ принимать не возбранял и никогда не упрекал их в «чрезмерной заботе о теле». В подвижничестве о. Серафима особенно удивительной была одна черта: он ни минуты не был празден, но всегда занят каким-нибудь богоугодным делом. И всегда боялся, что не успеет сделать достаточно. Он не раз повторял: «Вы уже опоздали. Торопитесь поэтому исполнять дела Божии!»
Отец Серафим, вероятно, предчувствовал свою близкую кончину. Он знал от врача, что с детства у него работает только одна почка, и понимал, что «живёт взаймы» по милости Божьей Матери, Которая избавила его от смерти в 1961 году. Он никогда не жаловался на усталость, не говорил о своей смерти, но в основном заботился о том, чтобы опубликовать как можно больше духовной литературы. Напряжённо работая в своей скромной келии, стуча по клавишам пишущей машинки при свете свечей, о. Серафим подготовил и опубликовал беспримерное для нашего времени количество православных произведений. Как только выпадала свободная минутка, он отправлялся в келию, садился за стол и начинал работать, иногда прерываясь, чтобы о чём-нибудь поразмыслить. Из монашеского смирения свои произведения о. Серафим никогда не подписывал. Бывало за трапезой он прямо «с листа» переводил братии какое-нибудь святоотеческое произведение. Перевод записывался на магнитофон, а потом тщательно выверялся. Так были переведены целые книги: «Поучения монахам» преп. Феодора Студита, «Житие старца Анатолия Оптинского», «Духовные поучения» Аввы Дорофея, главы из «Комментария на Новый Завет» архиепископа Аверкия и другие.
Помимо «Православного слова», выходившего раз в два месяца, отцы с 1972 года стали регулярно выпускать полный церковный календарь на английском языке. Большая часть тиража «Православного слова» распространялась бесплатно — по библиотекам, раздавалась монахам и другим малообеспеченным людям. С 1968 года отцы начали почти в каждом номере публиковать жития русских новомучеников. Отец Серафим говорил: «Свидетельства мучеников представляют собой самый драгоценный дар России Западу».
В 1976 году Братство выпустило на английском языке книгу «Блаженный Паисий Величковский», в которую вошли его житие, поучения, обзор его влияния на последующее развитие монашества и полная церковная служба святому с каноном, который написал о. Серафим. В 1978 году начала выходить серия книг о делах русских подвижников XIX века. В 1976 году также вышла книга о. Серафима, вызвавшая широкий отклик — «Православие и религия будущего». В ней рассматривались современные религиозные направления и характерные черты «нового религиозного сознания», которые прокладывают дорогу міровой религии антихриста и обозначают начало «демонической пятидесятницы» последних времён. В то время, когда о. Серафим работал над книгой, большая часть рассматриваемых им идей и учений не проявились ещё в полную силу, но он предчувствовал, что в скором времени эти идеи и учения с боковой дороги перейдут на «главную колею». Ведущую роль тут играет экуменическое движение, в которое постепенно включились все Православные церкви **. Отец Серафим с точки зрения Православия и святоотеческого наследия рассмотрел и все нехристианские культы, а также появления НЛО и современные «чудеса» (призывание духов, исцеления, ясновидение и другие заблуждения), показав, что все эти явления связаны с демоническими силами и ведут человека в погибель. Многим эта книга показалась чрезмерно суровой, однако о. Серафим сознательно не избегал «острых углов», считая, что во времена, когда со всех сторон совершается откровенное или прикрытое предательство Христианской веры, нет места сдержанности и поиску компромисса. Теперь, после смерти о. Серафима, описанная им религия будущего уже вполне сформировалась и обрела силу. Книга о. Серафима помогла и помогает многим понять истинную природу современного «чудотворства», экуменизма и других движений «нового времени», побуждая читателей к более серьёзной духовной жизни и следованию истинному православному пути.
Перу о. Серафима принадлежат также несколько статей о древних святителях Запада, в первую очередь православной Галлии, которых современные христиане почти забыли. Он перевёл с латинского на английский «Жития отцов» св. Григория Турского, снабдив книгу необходимыми комментариями. До последних дней своей жизни отец Серафим исполнял заветы святителя Иоанна Шанхайского и Сан-Францисского, внося свой вклад в великое дело прославления православных святителей Запада.
После смерти епископа Саввы (Сарачевича), серба по происхождению, отцы получили доступ к его архиву, откуда и извлекли материалы, на основании которых издали «Летопись почитания архиепископа Иоанна (Максимовича)» на русском языке. В 1979 году вышел и второй том — проповеди и произведения самого владыки Иоанна.
IV. Пастырство
В октябре 1976 года в монастырь прибыл епископ Нектарий. Он передал отцам волю митрополита Филарета, считавшего, что им необходимо принять священнический сан, с тем, чтобы они могли служить Литургию и полностью отвечать духовным потребностям паломников, посещающих скит. В конце декабря о. Герман в скиту был рукоположен в иеромонаха, а 20 декабря/ 2 января, в день памяти Св. Прав. Иоанна Кронштадского о. Серафим в Сан-Франциско был рукоположен в иеродиакона. 11/24 апреля 1977 года епископ Нектарий рукоположил о. Серафима во священника, в тот же день во чтеца был посвящён Алексий Янг.
Когда новое бремя священства легло на плечи отцов, Господь избавил их от бремени некоторых мірских забот: в монастыре обнаружили воду и вырыли колодец, что заметно облегчило жизнь. Миссионерская деятельность монастыря стала ещё обширнее. В разных местах были созданы приходы с домовыми церквами, бывшие на попечении отцов, которые служили там Литургию. Отец Серафим стал совершать миссионерские путешествия, чтобы удовлетворять потребности разветвлённой паствы, хотя это было для него и нелегко: по природе своей он не был дружелюбный миссионер, но уединённый мыслитель, философ, писатель, и никак ему не хотелось покидать монастырь, поскольку из-за этого он должен был оставлять писание. Однажды, вернувшись из очередной миссионерской поездки, он сказал: «Из-за этого я потеряю два года жизни и подготовлю на одну православную книгу меньше». Впрочем, эту новую жизнь он принимал со смирением, стараясь отдавать людям всю свою душу. Вскоре он обрёл радость в своём новом призвании. Он сострадал людям, которым служил, и не щадил себя ради других. В мае 1979 года Алексий Янг также был рукоположен во священника и начал помогать отцам в их миссионерской деятельности.
В 1977 году в «Православном слове» начали печататься главы из книги о. Серафима «Душа после смерти», в которой излагаются взгляды Святых отцов на загробную жизнь и современному оккультному пониманию «посмертных опытов» противопоставлено православное толкование этого явления. Книга имела широкий читательский отклик, но появилось и достаточно критиков. Особенно много нападок было на учение о «мытарствах» — оно не согласовалось с современными «гуманистическими» представлениями о Боге. Отец Серафим заметил: «Люди сегодня самодовольны и самоуверенны, они и слышать не хотят о строгом суде и ответственности за свои грехи. Гораздо „комфортнее“ считать, что Бог не так строг, как его представляет православная подвижническая традиция и что спасение нам будет обеспечено, если мы будем исполнены возвышенных духовных помыслов. Истинное православное учение о жизни после смерти напротив исполняет нас страхом Божиим и вдохновляет на борьбу с невидимым врагом, который стоит у нас на пути, на борьбу во имя Царства Божия. На эту борьбу призваны все христиане. Нельзя истинное учение „подслащивать“ только затем, чтобы верующим „жилось комфортнее“... Недопустимо называть „сказками“ то, что мешает „духовному комфорту“. Мода и человеческие понятия подвержены переменам, в то время как Православное Учение — неизменно, и не имеет значения, скольких последователей оно имеет. Останемся же его верными чадами!». Отдельной книгой «Душа после смерти» вышла в 1980 году.
Летние посещения Платины паломниками всегда сопровождались крещением новообращённых. Отец Серафим старался дать людям духовное направление, вёл обширную переписку со своими духовными чадами, со студентами и теми, которые хотели определиться на своём жизненном пути и присоединиться к Православию. Он советовал людям, чтобы они не торопились в принятии решений духовного значения, чтобы больше надеялись на Бога, чтобы не прекращали борьбы со своими страстями и не впадали в отчаяние, когда столкнуться с трудностями или искушениями. Его поучения малыми средствами достигали сути. Отец Серафим необычайно терпеливо выслушивал людей, их чаяния, а свои взгляды суждения высказывал весьма сдержанно, говорил смиренно, и только то, что было необходимо. Он учил людей смирению и каждодневной борьбе с грехом и самолюбием. Обогащённый собственным опытом страдания, поисков и духовной борьбы, о. Серафим знал, когда человека необходимо укорить, когда утешить, в ком нужно насадить семя христианского смирения и надежды. Приветливое и мягкое обхождение, настолько отличное от суровости его печатного слова, привлекало к нему людей. Они знали, что он чувствует их боль, потому что и сам её испытал. При этом он не был сентиментален и не давал воли воспоминанием.
Вспоминает одна его духовная дочь: «Помню нашу последнюю встречу... Чудесный воскресный день в Платине, о. Серафим рассказывает о монастырском псе, павлинах, оленях, о недавнем солнечном затмении. Он был очень счастлив, много улыбался. Я спросила, как он себя чувствует. Он окинул взглядом монастырь и сказал: „Как в Раю!“ ...Отец Серафим относился ко мне с неизменной любовью, даже и когда говорил мне, что я глупа. Никогда из-за этого я не чувствовала себя обиженной, даже когда знала, что он не шутит. Потому что и через такие слова он подавал надежду. Он требовал, чтобы я была строже к себе, а с другой стороны просил, чтобы я себя не мучила... Однажды, на исповеди, после того, как я перечислила свои грехи, я сказала, что хотела бы умереть. Он сказал: „Спору нет, ты — большая грешница, но из этого никак не следует, что ты должна оставить жизнь!“ И у меня снова появилась надежда. По правде сказать, самым важным было то, что он давал надежду. Он всё время призывал к терпению. „Иди не спеша, в меру своих сил, и когда падаешь, обязательно поднимайся!“ ...Он всегда находил время и для меня, и для любого, не зависимо от настроения. Он всегда терпеливо слушал и отвечал на вопросы...»
Отец Серафим стал проповедником «Православия сердца», и это было основным содержанием последних лет его жизни. Он писал: «Прежде всего нужно, чтобы вера гнездилась в сердце, а не в уме. Нужно, чтобы она была жива и согревала душу, а не была абстрактной и холодной теорией. Вере учатся в жизни, а не в школе». Он учил простоте: «Веру Отцов принимайте в простоте. ... Даже если люди вокруг вас не отличаются особенной мудростью, Господь Сам направит Свою Церковь. И останется с нею до конца, так что не нужно тревожиться, впадать в ересь, отступать от веры. Пойдём простым путём, не полагаясь на собственную мудрость ... и православное понимание жизни начнёт мало помалу приживаться в наших душах».
Отец Серафим и сам жил так, как учил — в простоте и смирении. Однажды некий новообращённый студент предложил о. Серафиму прочесть свой реферат о Канте и высказать своё мнение. А отец Серафим, хорошо изучивший не только Канта, но и многих других философов, о которых юный студент никогда и не слышал, ответил: «Это слишком для меня сложно».
В Платину прибыл один монах, который был много наслышан о глубоких и ревностных делах о. Серафима, поэтому немного робел перед ним. Видя его седые волосы (отец Серафим рано начал седеть) и проницательный взгляд, он растерялся и не знал, с чего начать разговор. «Вы что-нибудь понимаете в собирании грибов?»,— вдруг спросил его о. Серафим. И поскольку был опытным грибником, стал рассказывать гостю о том, какие съедобные грибы можно найти в окрестностях. У брата от сердца отлегло — он хотел услышать что-нибудь об обычной монашеской жизни.
Отец Серафим очень боялся похвалы, не любил её и всегда старался прервать тех, кто начинал его хвалить. Его отличали терпение и умение переносить трудности. Он никогда не вёл себя по-фарисейски, не напускал на себя «духовный» вид. Можно было видеть, как он шутит, смеётся или играет в снегу с детьми, которые приходили в монастырь.
По совету о. Германа о. Серафим начал писать «Руководство для обращённых в Православие». Основные его советы были таковы: не полагаться на себя, на собственные силы и мнения, но руководствоваться советами более опытных и учением святых Отцов; не подходить к вере, как к чему-то абстрактному; не говорить много о Царствии Небесном, но всё внимание сосредоточить на духовной жизни и держаться подальше от славы и общественного внимания; не искать духовных «опытов» (их симптомы: возбуждение, множество «великих» переживаний и знамений, разгорячение крови, высокопарные речи — что свидетельствует об отсутствии смирения), но быть внутренне трезвенным и искать советов у святых Отцов и в житиях святых; не впадать в чрезмерное критиканство или, в противоположность этому, чрезмерно хвалить того или иного священника, монастырь или приход; не спорить о вкусах других и не навязывать собственных, какими бы правильными они ни казались; наставлять других без грубости и гнева; избегать раздоров по вопросам второстепенной важности. Отец Серафим предостерегал новообращённых от всевозможных крайностей. Кое-кто в Русской Зарубежной Церкви считал, что все беды — от новообращённых, но о. Серафим с этим не соглашался: необходимо, чтобы Церковь была открыта для всех, а не только для «избранных». Также он был далёк от того, чтобы ставить в один ряд новообращённых и православным по рождению и воспитанию. «Те, что с детства воспитывались в Православии, имеют терпение, но не имеют рвения,— писал он,— У новообращённых рвение преобладает, но им не достаёт терпения. Лучше всего когда рвение закалено терпением. Впрочем, в современной Церкви смирение и терпение часто превращаются в пассивность и трусливое выжидание, что приводит к полной инертности. Ревностных новообращённых часто обвиняют в том, что они в „прелести“ и отталкивают их, чем, естественно, приносят вред. Примем в качестве руководства Священное Предание, ибо оно и есть мудрость Церкви». В столкновении русской и греческой традиций о. Серафим также не принимал ничью сторону. «Мы все одно во Христе и совершенно недопустимо, чтобы из-за национальных различий сеялось соперничество между православными. У нас есть чему поучиться друг у друга. Однако и тем, и другим необходимо, прежде всего, у Спасителя нашего Иисуса Христа учиться познавать чистые истоки Церкви Его!».
В 1979 году несколько женщин, которые по духовным потребностям посещали скит, приняли окончательное решение посвятить себя монашеской жизни. Им удалось купить участок земли в 12 милях от скита. Там был основан женский монастырь, посвящённый блаженной Ксении Петербургской, прославленной годом ранее. И о. Серафим, став духовником сестёр, столкнулся с проблемами, совершенно отличными от проблем мужского монастыря. Женщины по сравнению подвижниками-мужчинами, отличались большим упорством и духовной зрелостью, но имели и свои недостатки, например, злопамятство. Отец Серафим учил их смирению, любви, прощению, открытости. В своём монастыре сёстры тоже совершали полный круг Богослужения.
В 1982 году, на праздник Преображения, о. Серафим по обычаю проповедовал на открытом воздухе, под звёздным небом. В этой своей, как оказалось, последней проповеди, он говорил слушателям о цели нашего земного пути и о будущей жизни. Одна из сестёр Скита св. Ксении позднее записала: «Во время всенощной монахи, монахини из Скита и гости двинулись крестным ходом через лес со свечами и пением праздничных стихир. Монахи направились к Преображенскому скиту на вершине горы Св. Германа, а монахини к скиту Св. Илии. С пением встретились у подножия большого креста, который был поставлен над ущельем Бигам. Небо было звёздное и чистое. Отец Серафим, облачённый в белые одежды, дал нам знак погасить свечи. Несколько мгновений он стоял молча, глядя в тёмное ущелье и усыпанное звёздами небо, а потом сказал примерно следующее: „Глядя на величие творения Божия, мы видим лишь смутные очертания Его Небесного Царства, для которого все мы созданы. Мы должны всегда помнить, что наш дом на небесах; мы должны освободиться от всех суетных и мелких страстей и забот, которые привязывают нас к земле, к падшему земному міру, которые мешают нам помнить о нашем предназначении. Как легкомысленно мы забываем о смысле нашего существования... Мы живём в конце времён. Всё заметнее знамения антихриста — весь этот мір готовится к его воцарению. Христиане претерпят неслыханные испытания веры и любви ко Христу. Мы должны будем скрываться в пустыне вроде той, какую видим перед собою. Конечно, в конце концов, нас и там найдут. Скрываться нужно не за тем, чтобы спасти свою земную жизнь, но чтобы выиграть время и укрепить души перед последней битвой. Нужно начинать уже сейчас. И даже когда мы боремся с мелкими страстями, не будем забывать, что наш истинный дом не здесь, на земле, но на небесах. Поэтому и потрудимся ради нашего небесного дома, как говорил и преподобный Герман: ‘К звёздам! К звёздам!’“. Он закончил проповедь и, забыв о нас, продолжал глядеть в звёздные просторы, а мы наблюдали тайну человека, который, подготовив душу многолетним подвигом, готовился отправиться к ним».
V. Упокоение
После Преображения о. Серафим заболел и больше не мог присутствовать на Богослужениях. И раньше случалось ему болеть, но он никогда не жаловался, и было трудно определить, насколько он болен. Несколько дней боли не прекращались. Было необходимо его госпитализировать. Появилось подозрение на весьма редкую и опасную желудочную болезнь. Были сделаны две операции, но безуспешно: состояние о. Серафима было безнадёжно. Он лежал весь исколотый иглами, мучимый нестерпимыми болями. Возле его постели всё время дежурил кто-нибудь из братии или друзей. Над болящим совершили елеосвящение, его часто причащали, но состояние его становилось всё хуже. Отец Серафим не мог говорить. Через несколько дней стали отказывать различные органы и 20 августа/ 2 сентября 1982 года он скончался. Было ему 48 лет.
Его предсмертные страдания, тяжёлые, но перед лицом вечности кратковременные, были последней ступенью его духовного восхождения, подводящей к вратам Царства Небесного. Ибо кратковременное лёгкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу ... (2 Кор., 4:7).
Тело о. Серафима, облачённое в монашеское и священническое одеяние в простом деревянном гробу до погребения поместили в монастырской церкви. День и ночь читали Псалтырь. За три дня, которые прошли с момента смерти до погребения, тело не окоченело и не было признаков тления, не смотря на летнюю жару. Кожа оставалась тёплой, мягкой и светлой. Лицо о. Серафима разгладилось, засияло спокойствием и радостью, и было такое красивое, что вопреки обычаю покрывать лицо почившего священника или монаха, этого не сделали. Отец Серафим лежал как живой и выглядел моложе, чем перед смертью.
В день похорон монастырская церковь была переполнена. Отпевание совершали архиепископ Антоний и епископ Нектарий. Собралось столько народу, что многие вынуждены были слушать службу в церковном дворе. Епископ Нектарий, увидев матушку Бригиту, настоятельницу обители блаженной Ксении, совершенно разбитую горем, утешил её словами: «Молитесь не за о. Серафима, но о. Серафиму!» Когда гроб о. Серафима опустили в могилу и засыпали землёй, всеобщая печаль сменилась радостью — не сговариваясь, все запели «Христос воскресе из мертвых». На протяжении сорока дней ежедневно совершалась поминальная служба. На сороковой день прибыл владыка Нектарий с несколькими священниками. Отслужив Литургию и панихиду на могиле, он произнёс проповедь перед собравшимися, которую окончил словами: «Отец Серафим был праведник, может быть даже и святой». Священник, переводивший проповедь на английский, остановился после такого смелого утверждения и попросил разъяснений. Тогда владыка громко повторил: «Да! Святой!». С могилы пошли в храм. На пороге храма владыка Нектарий остановился и во весь голос запел величание: «Ублажаем тя, преподобный отче Серафиме, и чтим святую память твою, наставниче монахов и собеседниче Ангелов!». Монахи, священники и паломники подхватили, и печаль разлуки с отцом Серафимом была смягчена радостью.
Так началось почитание о. Серафима, которое затем перешло и в Россию. В настоящее время в России написано несколько икон преподобного Серафима Роуза и составлена ему служба.
* В русском переводе: «Человек против Бога».
** Синод РПЦЗ анафематствовал ересь экуменизма в августе 1983 г.
Переведено по изданию: ОВО је твој дом : житије и изабрани текстови јеромонаха Серафима Роуза — преподобног Серафима Платинског / превео и приредио Младен Станковић .— Београд : М. Станковић, 2004 (Врњачка Бања : Интерклима). — 120. стр. : фотографије : 24 cm — (Библиотека Котва ; књ. 1)
Некоторые работы о. Серафима (Роуз):
1. Царский Путь. Истинное Православие в век апостасии.
Иеромонах Серафим (Роуз)
2. Вкус Истинного Православия
Иеромонах Серафим (Роуз)
3. Православие и "религия будущего"
Иеромонах Серафим (Роуз)
4. Что такое сергианство
Иеромонах Серафим (Роуз)
5. Устав
Иеромонах Серафим (Роуз)
6. "Великий пост, изгнание наше"
Иеромонах Серафим (Роуз)