Епископ Дионисий
• 1. Идеология, как оправдание предательства
• 2. Понятие о церкви, как о строго централизованной системе
• 3. Современная церковно – государственная "симфония"
• 4. Новая мораль нео-сергианства
• 5. Искушение ложной духовностью
• 6. Нравственное падение Зарубежной Церкви и вопрос православной альтернативы
Явление, именуемое в современной церковной жизни нео-сергианством, находится в органической преемственной связи с историческим сергианством, хотя и отличается от него. В это многоплановое явление входит и идеология, и мораль, и церковная организация, и пастырство, и особые понятия о святости, и специфическая духовная жизнь, и государственные идеалы, и отношения церкви с миром. Осмотренная со всех этих сторон мощная система официального православия (Московской патриархии) во множестве разнообразных граней обнаруживает некое всесвязующее единство, имя которому и стоит в заголовке нашей статьи. За три четверти века сергианство прошло долгий путь и ныне превратилось в нечто устойчивое, цельное и значимое. Это уже не просто факт предательства частью епископата церковной свободы, а сергиане не суть только некие узурпаторы духовной власти над малоосведомленным простым народом. Сергианство оформило и сцементировало действительно единый церковный организм, связав всех членов не только внешней дисциплиной, не только экономическими отношениями, но и общими идеалами, общей моралью и духовностью, общим преданием и традициями. Не приходится уже мечтать о покаянном обращении к Истине не только большинства членов этой системы, но и какой-то значительной части "простых верующих". Все, что нарушает сергианскую традицию, противоречит нео-сергианским идеалам, не вписывается в неосергианскую духовность – не будет принято людьми этой системы. Почему представление о нео-сергианстве, как о каком-то "плене церкви", несвободе церкви, вызванной зависимостью от государства – положения, частично верные в приложении к историческому сергианству,– совершенно неприменимы к сергианству новому. Неосергианская система потому и является устойчивой, что ее идеология, нравственность и духовность, восприняты множеством людей добровольно и уже стали за семь десятилетий церковной традицией, отождествляемой с православием.
1. Идеология, как оправдание предательства
В основе возникновения сергианства лежал определенный ответ на главный вопрос ХХ века: каково должно быть отношение церкви к богоборческой революции и победившему в России антихристианскому режиму? Сергианство с самого начала отвергало духовный смысл революционного переворота в России, объявляя его событием только политическим, не затрагивающим основ церковного бытия. В официальных выступлениях и печатных трудах сергианские лидеры более полувека восхваляли большевицкий переворот и режим, как якобы осуществление народных чаяний, создав таким образом целое "богословие революции". Созданная большевиками сергианская патриархия с самого начала играла пропагандную роль, рекламируя коммунистический режим устами своих пастырей и скрывая от мира масштабы гонений на христианство. Отказ от свидетельства о Христе и лже-свидетельство в пользу врагов Христовых были первыми признаками сергианства.
Вторым признаком стало предательство братий в угоду тем же гонителям. Известно, что епископат и высшее духовенство МП подбирались и формировались спецслужбами режима, причем признаком лояльности служила для всякого кандидата подписка о сотрудничестве с этими "органами". Часть давших эту подписку была из числа "сломавшихся" под страхом репрессий, но часть пошла в услужение гонителям по прямому расчету выгод своего нового положения. Круговая порука на общем грехе такой "подписной лояльности" прочно связала весь высший эшелон МП, который и определял систему духовного образования и пропаганды.
Таким образом, основу сергианской системы составили падшие во время гонений вместе с сознательными предателями. Их стержневой греховный поступок по сути и заключал в себе ответ на вопрос об отношении к богоборческой революции. Сергианская идеология родилась из желания оправдать это состояние падения, представить его не грехом, требующим покаяния и исправления, а наоборот, чем-то похвальным. В нео-сергианстве уже прочно утвердилось и вошло в традицию учение об "особой мудрости" основателя советской патриархии Митр. Сергия (Страгородского) и его сотрудников. А в последнее время термин "особая мудрость" все чаще заменяется словами о "безкровном мученичестве", исповедничестве и великом мужестве первого советского патриарха, который вместе со своим окружением спас церковь от гонения. В сергианском понимании других путей для спасения церкви не было, и для другой линии поведения церковных пастырей, кроме сотрудничества с гонителями, также не было оснований. Поэтому с такой решительностью все сознательные сергиане, не только иерархи МП, всегда отвергали призывы покаяться в сергианстве, как нечто абсурдное. Сергианство, получив такое идеологическое обоснование и религиозное освящение сделалось грехом нераскаянным. И если "классическое" сергианство резко и неприязненно встречало всякое упоминание об исповедничестве в советские времена, то нео-сергиане представили всех своих предшественников именно исповедниками и борцами за сохранение законного церковного управления. Путь же нелегальной, катакомбной церковной жизни по-прежнему отвергается, как "сектантство" и "раскол", вызванный узостью, фанатизмом и нетерпимостью. Именно в таком пропагандно-идеологическом ключе следует воспринимать лицемерную "массированную" канонизацию Новомучеников и Исповедников Российских, проведенную на Соборе МП 2000 г. Эта канонизация не только не подвергла ревизии само явление исторического сергианства, но и сделала все возможное для затушевывания сути подлинного исповедничества, для стирания в сознании людей всяких граней между пострадавшими за свободу Церкви от гонящей власти и теми, кто предал эту свободу и сотрудничал с гонителями. Те и другие внесены в один и тот же список.
Замешанная на таких дрожжах сергианская идеология претерпевала своеобразное развитие и на сегодняшний день представляет из себя причудливое сочетание либерально-демократических и национал-большевицких элементов. "Верхи" патриархии последние двенадцать лет официально приветствуют ценности гуманизма, поддерживают строительство в России либерально-буржуазного общества и мировую интеграцию. Выражается это не в прямой проповеди идеалов какого-нибудь "Гуманистического манифеста", а в поддержке всех основных начинаний существующей светской власти, с принятием за чистую монету всех ее пропагандных мероприятий, или по-современному пиар-акций. Таким образом, высшие эшелоны МП добиваются для себя достойного места в строящейся системе глобального мира, убеждая всех, что встраивание в новый мировой порядок вполне сочетается с православием.
"Низам" же патриархии, не желающим так откровенно принимать космополитические идеи и начинания, оставляется "патриотическая" идеология национал-большевизма. Это наше название достаточно условно, мы понимаем под ним не совсем то, что проповедывали в свое время Сталин и Жданов. Но трудно подобрать точный термин, который бы обозначил сложившуюся мешанину разнородных и разнокачественных понятий, которая в патриархийных изданиях приняла характер чего-то цельного и повторяющегося. Сюда включается и неумеренное жидо-масоно-ведение, прямая апология "православного сталинизма", сильно искаженный монархизм, с примесью идей дореволюционного черносотенства и зарубежного евразийства. В этой идеологической эклектике привлечено и по-своему переработано немало исследований достойных авторов прошлого, у которых заимствовано немало отдельных здравых идей. Важно то, в какие современные формы залит добрый расплав наших предшественников и учителей.
Характерными чертами этой идеологии является повышенно-критическое отношение к дореволюционной России, как якобы насквозь "промасоненной", резкое неприятие Белого Движения и самых его идеалов – по этой же причине, а также явная симпатия к сталинскому режиму, якобы возродившему Россию на новом историческом этапе. Общим знаменателем обоих идеологических направлений (и либерального, и "национал-большевицкого") является оправдание советской системы, советского периода истории. Оправдание это, конечно, имеет определенные рамки, отличаясь от советских идеологических штампов и оценок современных коммунистов; но тем не менее, враждебное отношение к тем, кто советскую систему не принял, или даже пытался с нею бороться, остается характерным общим признаком современной патриархийной идеологии в любом ее варианте. Общим является также в целом благожелательное отношение к нынешнему режиму в России, как якобы законному наследнику российской государственности. Здесь тоже возможны варианты, начиная от прямых восхвалений и кончая сказками о личном православном благочестии президента, которому только "не дают развернуться".
В нео-сергианской идеологии отсутствует ключевое противопоставление Христос – антихрист, отсутствует понятие эпохи апостасии. Вместо этого рассуждение ведется в понятиях современных секулярных идеологий, используется современный политический язык. В нео-сергианской идеологии нет ощущения приближающегося конца мировой истории и трезвой оценки современного этапа цивилизации. И патриархийные либералы, и в каком-то смысле даже "консерваторы" уверены в земном светлом будущем, хотя и представляют его себе каждый по-своему. Одни видят Россию органической частью новой мировой системы, другие в центр упований ставят предсказания о восстановленном царстве, причем ожидают этого кратковременного земного царства с большим упованием, нежели откровения Царства Небесного. Таким образом, с обеих сторон выдвигаются необоснованные хилиастические мечтания, которые среди многого прочего способствуют формированию благоприятной атмосферы для завершения строительства мирового порядка антихристовыми силами.
2. Понятие о церкви, как о строго централизованной системе
Исторически Московская Патриархия возникла в результате легализации церковного управления из подобранных чекистами людей вокруг Митр. Сергия. В течение многих десятилетий именно этот центр, и никто другой, определял всю политику МП и подбирал церковные кадры. Жесткая централизация и полный контроль советской церкви (как части всей общественной системы) исключали всякие проявления соборности, любое влияние церковного народа. Сергианская апологетика именно этот центр управления и называла "церковью" и за спасение его прославляла Митр. Сергия.
Восстановление Сталиным патриаршества в 1943 г. и сопровождавшие это агитационные мероприятия придали этому центру определенный мистический ореол. Ныне в нео-сергианстве церковь мыслится не иначе, как в связи с личностью патриарха. "Благо или польза Церкви" – это благо патриарха и его окружения, "вред Церкви" – соответственно, то, что неугодно возглавителям. Такое положение, само по себе достаточно банальное, сформировало взгляд на церковное единство, как на высшую нравственную ценность вообще. Нарушение единства Церкви – самый страшный, чтобы не сказать: вообще единственный, церковный грех. Осудили некоторые духовники известный визит патриарха Алексия в собрание американских раввинов. Но за что осудили? – "Он подает повод к расколу". Осудили нововведения известного священника Георгия Кочеткова. Опять за что? – За нарушение церковного единства. Осуждают противников введения новых паспортов или переписи населения. Постоянно тот же припев: провоцируют раскол. Имеет ли то, или иное церковное действие само по себе какое-то значимое духовное содержание, погрешает ли оно против Бога или души ближнего, – такие соображения имеют второстепенное значение по сравнению с этим главным. И против наличных (или даже потенциальных) "раскольников" считаются принципиально оправданными все средства: клевета, прещения, административные и судебные преследования, провокации, расправы с помощью властей или наемников, – насколько те или иные действия доступны и целесообразны на данном этапе.
И если покушение на церковное единство рассматривается, как самое тяжкое обвинение, при котором обвиняемому не помогут никакие личные добродетели, то и наоборот, поборникам единства, лицам, надежно проверенным в церковной системе, позволяется все, и им не повредят никакие, даже самые тяжкие нравственные преступления.
В таком понятии о церковной организации МП полностью копирует римский католицизм с его культом папы и жесткой церковной монархией. Часть идеологов МП не стесняясь исповедуют себя "клерикалами" и "церковными монархистами", борцами за права церковной организации и духовенства. Патриарх мыслится уже не как первый среди равных, а как именно епископ над епископами, официально не наделенный пока еще разве только папской непогрешимостью. В соответствии с этим расширяются претензии функционеров МП на особое положение в обществе и государстве, на все новые права и привилегии. Например, показателен ответ патриархийного Митр. Гедеона коммунистическому лидеру, что, по его представлениям, Россией должен править патриарх на правах регента. И это не пустые слова. В последние десятилетия патриархия фактически добилась положения государственной церкви, имеющей монополию на православие и претендующей на лидерство во всей религиозной жизни страны. Заключив соглашения со всеми силовыми министерствами, со многими ведомствами и почти со всеми губернаторами об особых отношениях (помимо взаимодействия, предусмотренного в рамках законодательства), патриархия приобрела огромную административную силу. Накопив притом значительные денежные средства (путями различной сомнительности), МП стала прочной ногой среди новоявленной финансовой элиты. Эти доходы позволяют ей содержать свои средства информации и в принципе дают возможность для широкой миссионерской деятельности. Суть дела, однако, в том, что евангельская проповедь и реклама своей организации – это разные вещи. И любой человек, знакомый с российскими СМИ, сам может составить представление о патриархийном миссионерстве, о его содержании, направленности и качестве. Думается, здесь не требуется наших подсказок.
3. Современная церковно – государственная "симфония"
Сергианство возникло, как попытка части иерархии выжить среди гонений путем полного подчинения гонителям и лже-свидетельства. Сергианство декларировало свою полную идейную солидарность с богоборческим государством: "ваши радости – наши радости". В результате высшая церковная иерархия стала частью советской номенклатуры, усвоившей ее жизненные правила и нравственные стороны.
В самом начале 1990-х годов система МП вышла из прежнего подчиненного положения и получила много новых прав и возможностей. При этом ее прежняя связь с государством не только сохранилась, но и усилилась. Никакого "отделения церкви от государства", которого можно было бы ожидать от предоставления церкви свободы, отнюдь не произошло. В этом церковно-государственном альянсе значительно увеличилась доля "церковной составляющей" и понизилась доля государственной.
Несмотря на открывшиеся возможности, патриархийное руководство не сделало ничего существенного, чтобы как-то обозначить православное христианское влияние в общественной жизни. Нынешнее государственное законодательство, система образования, общественная мораль и массовая культура основаны на самом откровенном антихристианском гуманизме. И со стороны руководства МП до сих пор не было предпринято никаких действенных мер, с целью хотя бы как-то повлиять на это положение, или даже только дать происходящему принципиальную оценку.
В первые семь лет "ельцинизма" были слышны только привычные с советских времен одобрения властей. В последние годы прозвучали и некоторые критические ноты в адрес отдельных политиков, представителей системы образования, культуры и средств информации. Но вся эта критика исходила от отдельных и не ведущих церковных служителей. Нигде высшее руководство МП не осудило "инженеров общественного сознания", как единую, хорошо отрежессированную антихристианскую систему, потому что такая декларация автоматически лишала бы церковь государственного покровительства и ставила бы ее в положение некой частной, пока еще терпимой организации. Между тем, государственный статус церкви и широкие льготы ей от властей и общества оправданы лишь в случае возможности доброго христианского влияния пастырей на общественную жизнь. Если церковь не способна оказать такое влияние, она, по крайней мере, не имеет морального права пользоваться предоставленными ей от этого государства льготами, имущественными и юридическими правами. Если общество евангельской проповеди не приемлет, то почему церковь с легкой душой принимает от этого общества мзду и молчаливо поощряет безнравственность этого общества?
Уже лет пятнадцать в бывшем советском культурном пространстве ведется хорошо отлаженная открытая и назойливая проповедь разврата, насилия, садизма, ложной духовности и почти неприкрытого сатанизма. В ряде стран, с более религиозным населением католическому духовенству или исламским лидерам удавалось добиться законодательных запретов и ограничений на такую деятельность. Если церковь не в силах добиться от государства подобных законодательных мер, то она обязана, по меньшей мере, не иметь с лидерами такого государства дружественных отношений. И ничего отдаленно похожего на подобные протесты не было слышно от возглавителей МП, хотя масштабы проповеди разврата таковы, что общество уже несет от него ощутимые демографические потери (наркоманы, пьяницы, проститутки, жертвы насилия и проч., не говоря о разрушенных семьях и брошенных детях).
Нынешнее положение МП можно кратко охарактеризовать так: государственная церковь в антихристианском государстве. Это партнерство двух систем, государственной и церковной в общем деле строительства нового мирового порядка. Нынешняя система официального православия не столько зависит от государства, сколько от международных центров глобализации, от которых зависит и само государство. Потому и власти РФ, и власти МП могут делать вид, что они являются самостоятельными партнерами по отношению друг к другу, но при этом те и другие зависят от мировых хозяев.
Занимая в системе церковно-государственных отношений место исторической Русской Церкви, МП создает видимость какого-то возстановления православия, подобно тому, как и светская власть постоянно внушает обывателю, что все российское государство и общество только и делает, что возрождается и движется к процветанию. Единственное, чему патриархия научилась на деле, без показухи – это устранению самых разных конкурентов на религиозном поприще, опять же с помощью государственной власти. В целом же для строителей нового мира МП пока еще полезна для имитации церковного возрождения и прикрытия прямо противоположных процессов в обществе и народе.
4. Новая мораль нео-сергианства
В результате долговременного сотрудничества с богоборной властью и дальнейшего сожительства с антихристианскими политическими силами в МП сформировалась новая мораль. В ее основе лежит двойной стандарт: одни принципы для проповеди, совсем другие принципы служат реальными жизненными ориентирами. Прихожанам и "гостям храма" вяло и монотонно повторяются общеизвестные библейские заповеди. Между тем, внутренняя жизнь иерархии и большой части духовенства строится на других основах, порой прямо противоположных. Например, кто не слышал в патриархийном храме проповедь с критикой сребролюбия, сказанную, положим, на евангельское чтение о богатом юноше. А образ жизни самих проповедников (скажем мягко) зачастую сильно отличается от преподанного здесь Христом нравственного урока.
Большой разрыв вводится между личной и корпоративной моралью. Что отдельному человеку делать нельзя, то вполне допустимо для церковной организации. Это касается и добывания материальных средств, и различного рода лжи (начиная с "Декларации радостей" и далее везде), и отношения к недругам. Личная гордость – грех, церковная – добродетель. Такое разделение очень удобно во всех тех случаях, когда свои личные интересы удается подвести под прикрытие церковных.
Следует особо упомянуть о половой распущенности в среде епископата и духовенства МП, которая давно уже стала секретом Полишинеля и была отражена в СМИ целым рядом громких скандальных разоблачений. Не желая здесь касаться какой-либо конкретной информации, подчеркнем только, что проблема нецеломудренного и даже сексуально-извращенного духовенства является одной из главных в МП. Лица, которые по церковным канонам (именно по 7-й заповеди) безоговорочно не могут быть священнослужителями, составляют в духовенстве МП очевидное большинство. Это ставит под вопрос возможность признания совершаемых ими таинств. Но, не торопясь давать ответ на такие вопросы, отметим, что на благодатность пастырского окормления, на духовническую совесть, на способность к пастырскому состраданию грешникам, грязные пятна на судьбе священника имеют огромное влияние. Даже несмертные прегрешения по этой части соделывают священника бездерзновенным и как бы сломленным перед престолом благодати Божией. Канонические требования Церкви к целомудрию своего духовенства никак не случайны, они отражают важный духовный закон. В случае их грубого попрания священник едва ли сможет врачевать те падения, которых причастен сам. И попустительство греху, и строгость с его стороны в таком случае будут нарочитыми и вредными для души пасомого. В то же время нарушения именно 7-й заповеди в наибольшей степени рассматриваются в МП по двойному стандарту: проповедуется одно, совершается другое. Понятно, почему в патриархии довольно спокойно относятся к общественной пропаганде разврата.
Аморальность личной жизни духовенства (в тех случаях, когда ее уже не стесняются) как ничто другое обезценивает их проповедь православия. Ни в одной из представленных в России конфессий не наблюдается такого глубокого разрыва между заявленным нравственным идеалом и наличной действительностью, как это имеет место в МП. Понятий о христианской святости, об аскезе, об исповедничестве здесь никто официально не пересматривал, между тем, как жизнь демонстрирует совершенно иное. Во многих других конфессиях на такие вершины не замахиваются, но зато и слова меньше расходятся с делами.
5. Искушение ложной духовностью
В апологетике официального православия есть одно, по-видимому, сильное место. Нам указывают и подтверждают на примерах, что всем отошедшим от патриархии церковным группам грозит опасность сектантского уклона. Вызывается он узостью и однобокостью соборного разума той или иной группировки. В малом собрании меньше и опыта, и эрудиции, и, соответственно, духовной трезвости, особенно если собрание объединяет ярких приверженцев определенной идеи. В этом случае оценить любой вопрос взвешенно, объективно, с учетом всех возможных факторов, с учетом всей обширной полноты церковного опыта – крайне нелегко. Чем меньше церковное собрание, тем больше вероятности, что для него не найдется зверя страшнее кошки. За отсутствием трезвой церковно-богословской школы, духовный авторитет переходит к лицам харизматического толка, а потому все духовные опасности, присущие им лично, умножаются на число их последователей и на степень доверия к наставникам. Да, такая опасность во всем неофициальном православии, безусловно, существует и является главною. На примере старообрядчества мы видим немало примеров духовного вырождения и одичания целого ряда направлений, и чем меньше размер того или иного "толка" или "согласия", тем процесс деградации идет быстрее.
Вот, глядите, – указывают нам, – в официальной церкви, по крайней мере, одновременно представлено много точек зрения, есть разные наставники, имеется какая ни на есть духовная школа; мысль движется в пределах соборности, а потому духовные перегибы и извращения менее вероятны. В большой церкви не будет сект. Но на самом деле, все не так просто. Сам по себе размер церковной организации в плане духовности и ее извращений еще ничего не определяет. Лица сектантского толка и психически больные на почве извращенной духовной практики могут встретиться везде. Важно не только наличие соборного опыта, но и его соответствие выверенным нормам исторического православия и святоотеческой духовности. Католическая церковь объединяет еще большее количество и верующих, и духовников, чем все в совокупности православие, но тем не менее латинская духовность на своем основном магистральном направлении однозначно ведет человека к сумасшествию и во всяком конкретном случае речь идет только о мере усвоения духовного наследия и соответствующей ей мере психического расстройства.
Если же продолжить речь непосредственно о Московской патриархии и ее альтернативах, то прежде всего нужно подчеркнуть тесную связь духовности с нравственностью. Подлинная православная духовность имеет прочные нравственные основы, которые даже важнее догматических и канонических оснований. Верная духовная практика невозможна в отрыве от евангельских заповедей. А при двойном моральном стандарте нео-сергианства можно заранее предполагать вероятность духовных повреждений и извращений. Такая мораль формирует либо людей нарочито бездуховных, циничных, сознательных лицемеров, актеров, играющих отведенные им роли, либо же людей с расщепленным сознанием, привыкших чередовать периоды падения и квази-покаяния, а потому в сущности душевно-больных (см. например, "УЛ № 49" о душевном состоянии Ивана Грозного). Если люди не ищут Бога на нравственном поле, то они нередко ищут Его на поле чудес и знамений, ищут духовных утешений, исцелений и видений самих по себе. И такое "поле чудес", как легко догадаться, не в Царстве Божием пребывает.
Последнее десятилетие ознаменовалось небывалым всплеском новой духовности в патриархии. Как из рога изобилия посыпались сообщения о чудесах, знамениях, о мироточениях икон целыми иконостасами. Не первый раз приходится слышать о том, что в частных квартирах мироточат целые "красные углы". Когда в одном из последних таких сообщений прозвучало о мироточении целой стены с иконами, включая … выключатель на этой стене, тут уж поневоле приходит мысль о полтергейсте – совершенно необъяснимом истечении воды из стен домов под действием неких бесовских сил. Как предсказывал некий патриархийный духовник, при определенных условиях может замироточить и телевизор.
За всю христианскую историю, богатую подлинными чудесами, подлинными святыми, не бывало слышно о таких "поточных чудесах". К ним нарочито не стремились, об опасности прелести хорошо помнили, на высокие духовные дарования самовольно не посягали. Зато теперь народный спрос на чудеса резко вырос, и каким-то таинственным образом за спросом последовало и предложение. Все это очень напоминает массовые психозы католической лже-духовности с ее чудесами и псевдо-святыми.
В моду вошли сказания о различных глаголемых святых и их наставления, такого, например, типа: "Евангелие на ночь ложите возле себя. Женщины должны ходить только в платках, особенно перед родителями, особенно перед отцом. Про косметику забудьте: плацента женская в помаде – бесовщина. Пиво зарубежное не пейте – оно заколдовано. Никому, никому не делайте зла и добра тоже (люди не понимают добро)". И прибавлено: "благословляю на жизнь вечную. Размножайте и раздавайте".
Уж о последнем просить излишне: размножают и прямо-таки заваливают такими сюжетами да наставлениями. Читающие, действительно, спят в платках и Евангелие возле себя кладут. Вот бы лучше открыли его да почитали, как-нибудь. Глядишь, удивились бы, что там разрешается делать добро, даже по отношению к неблагодарным.
Тиражи таких писаний неимоверно велики. Настоящая святоотеческая литература, исследывания по библеистике, патристике, церковной истории, выходят тиражами в пару тысяч и пылятся на полках годами. Зато эти листки, листовки и брошюрки разлетаются мигом за считанные дни и при каждом храме. Знакомые с церковной средой должны и сами чувствовать, что в целом и в общем патриархийный прихожанин все больше духовно дичает, и размер церковного сообщества не может служить этому серьезным препятствием. Жалобы на это одичание слышатся и со стороны представителей богословской школы, и от некоторых пастырей, и даже на собраниях духовенства (например, последнем Московском), где все чаще поднимаются вопросы о младо-старчестве.
Действительно, формирование "дикого" духовного интереса и настроения в наибольшей мере производится пастырями. И уже в самой патриархии понимают, что обилие духовников с особой претензией на духовную власть – это дело опасное. Чтобы всем прихожанам не сойти с ума, старцев должно быть немного, и они не должны быть слишком молодыми. Это уже понимают. Но это еще не все. Любые духовные наставники несут на себе печать породившей их церковной системы, потому что все-таки никакой ученик не больше учителя своего (Мф.10, 24). И подлинных наставников в духе нельзя "назначить" в качестве какого-то малого кружка, подобно тому, как возводят определенное число духовенства в митрофорные протоиереи или архимандриты. Вообще все духовное окормление должно было бы строиться без расчета на особые харизматические дары.
Но этого-то изначально в патриархии не было. "Старческое сословие" было изначально и искусственно создано. Старцы были призваны тушить народные волнения и смущения православной совести, прикрывать различные предательские деяния иерархии. И теперь, в какой-то степени поздно бить тревогу и одергивать "младостарцев". Джин из бутылки вышел, спрос на старцев в одичавшем народе укрепился. Да и сами "младостарцы" успели войти во вкус духовной власти. Результат их совокупного развития вместе с паствой налицо уже теперь, и далее едва ли можно будет что-то улучшить. Объяснение же наблюдаемого всплеска лже-духовности, повторим еще раз, нужно искать в нравственных основах. В духовной области должен быть приоритет влияния нравственного, и никак иначе. Откроем наших признанных духовных наставников дореволюционного золотого века Русского Православия. Святитель Игнатий Брянчанинов. У него постоянный припев: все духовное стоит на исполнении евангельских заповедей. Возьмите свт. Феофана Затворника. Все его духовные писания – исправление нравов. Возьмите Оптинских старцев. Опять то же самое – борьба со страстями, исправление внутреннего человека. Венчает все это направление школа Митр. Антония (Храповицкого), названная "нравственно-монистической".
А что у старцев МП? Спрашиваешь: вот сергианство является ли грехом? Задаешь, то есть, вопрос чисто в нравственной плоскости. А тебя отсылают в плоскость духовную: вот, посмотри, святой старец, спроси у него. И у старца уже готово для тебя откровение, разрешающее весь вопрос вообще вне нравственной стороны: не надо ломать голову о добре и зле, духовный путь прочерчен и без этого.
Пренебрежение нравственной стороной в духовном окормлении выражается таким, например, распространенным духовническим подходом на практике. Допустим, человек впал в некие тяжкие грехи. Церковная традиция предписывает такому отлучение от причащения на долгие сроки и покаянные труды. Вместо этого патриархийная традиция зачастую, напротив, использует режим "интенсивной духовной терапии". Человека, не вполне осознавшего глубину своих падений, которого еще рано допускать до причастия, причащают чуть ли не ежедневно и постоянно водят на пресловутые "отчитки". Таинства церковные применяются в качестве средств "белой магии". Неудивительны последствия в виде психических расстройств.
На самом же деле не нужны ни строгость, ни ласковость, ни длинные епитимии, ни короткие. Нужны плоды покаяния. Самостоятельного покаяния самого грешника, а не его родственников. Все остальное – средство к этому. В современных условиях ни длинная епитимия, ни краткая сама по себе может ничего не дать. Нужны исправление и борьба с грехом. То, что при этом требуется от пастыря – об этом лучше всего прочесть у Митр. Антония, основоположника русского пастырского богословия. Но во всяком случае, нравственное воздействие никоим образом и ни под каким видом не должно заменяться отвлеченно-духовным воздействием, хотя бы и при помощи церковных таинств.
Необходимо еще подчеркнуть особую роль епископата в чисто пастырском плане. Церковь должна быть едина, и это прежде всего выражается в ее иерархии. Иерархия строится не снизу вверх, не путем демократических выборов на всех уровнях, а сверху вниз, путем принятия благодатных дарований и харизм. Поэтому епископы должны быть и первыми учителями всей Церкви, и первыми пастырями ее, и первыми исповедниками, когда это нужно. Они должны быть первосвященниками, в самом высоком смысле слова, по образу Вечного Первосвященника. Так должно быть в Церкви, и так было в истории. А в патриархии все обстоит иначе. Учительство отдано учителям и профессорам, пастырство отдано старцам. В пикет против ИНН пойдут миряне. А архиереям остается политика, администрация и церковный бизнес. Плюс к тому, и личные качества епископов зачастую не внушают людям доверия. В таких условиях духовный авторитет иерархов неизбежно востребуют все, кому не лень, и все, кому не стыдно. Пресечь такой ложный авторитет одним лишь административным запретом на младо-старчество невозможно. Духовный авторитет нужно стяжать законным подвигом и законной харизмою и им затмить авторитеты ложные. Пока этого не будет, до тех пор самодельные старцы и будут собирать кружки своих поклонников и входить с ними в единую духовную империю МП на правах "религиозных меньшинств". Иные из таких наставников создают и собственные секты, иногда даже отделяющиеся от МП.
И критикуя духовные уклонения вне официального православия, следует помнить, что многие прельщенные человеки здесь сформировались как церковные деятели еще в свою бытность в патриархии и перенесли в "катакомбы" свое тяжкое духовное наследие. Между лже-духовностью МП и лже-духовностью православных сект существует органическая связь, а зачастую и прямая преемственность.
Заметим здесь кстати, что почитание Ивана Грозного с его "святой опричниной", а также Григория Распутина (в вопросе почитания святого старца и мученика Григория Распутина Нового еп. Дионисий глубоко заблуждается, находясь в плену клеветнических сведений враждебных трону и церкви людей, прим. о.Олега Моленко) возникли не в какой-то дикой юрисдикции, не у сектантов каких-то, а в недрах самой патриархии, среди ее брошенных и расхищенных овец, которые привыкли от своих епископов не отделяться, но обходить их за версту, гнушаясь всем, что от них исходит. Такое ненормальное церковное положение, длящееся уже второй десяток лет, должно было принести соответствующие духовные плоды – и вот они налицо. Никакие самые одичавшие из "православных сектантов" до таких канонизаций не додумывались.
Вообще говоря, нехороша такая установка патриархии по отношению к отпавшим от нее: не захотели, мол, быть с нами – теперь мы за них не отвечаем, пусть погибают сами в своих духовных трущобах. За многие извращения и перегибы в недрах неофициального православия несет ответственность сергианская верхушка МП, называющая себя Матерью-Церковью или полнотой Русской Церкви. Такое самоназвание, такая духовная претензия автоматически влечет за собою и ответственность за всех, в том числе за отторгнутых, соблазненных, озлобленных, за всех, кто не порвал с русским православием, как таковым, не отпал в безбожие или иноверие, не ушел в иные поместные церкви, кто желает оставаться русским православным, но не может принять сергианской сущности официальной церкви. Духовные перегибы и возможная погибель таких отделившихся во многом ложится на совесть сергиан, равно как и судьба ее собственных духовных чад и воспитанников.
6. Нравственное падение Зарубежной Церкви и вопрос православной альтернативы
До последнего времени апостасийной сергианской патриархии противостояла Русская Зарубежная Церковь. Противостояла организационно, имея канонически отлаженную организацию с Синодом, соборами, епархиями и всеми органами церковного управления. Противостояла идейно, ясно раскрыв через своих идеологов антихристианскую суть коммунизма и отвергнув связанное с ним сергианство. Противостояла духовно, имея трезвый взгляд на происходящее в мире, видя отступление от Христа и приближение к антихристу, а главное до определенного этапа сохраняя свою духовную свободу и материальную независимость. Противостояла экклезиологически, как церковь, имеющая законную пастырски авторитетную иерархию, налаженную молитвенно-евхаристическую жизнь, здоровое пастырское окормление. При этом Русская Зарубежная Церковь сохраняла сознание своей преемственности с исторической Русской Церковью и понимание своей миссии по сохранению духовного наследия прошлого и передаче его обратно в Россию, когда к тому откроются условия.
Это противостояние требовало от всех членов Русской Зарубежной Церкви, от иерархов до мирян, напряжения и усилия, способности сохранять свою духовную качественность, не сливаться с окружающим безбожием и псевдо-христианством. Этот "подвиг русскости перед лицом апостасии" привлекал Божие благословение на Зарубежную Церковь, хранил ее во многих испытаниях, подавал ясность мысли ее учителям, дар различения духов, давал ее пастырям духовные дарования и утешения. Нежелание подвергаться неприятностям и искушениям, стремление "быть как все", иметь те же блага и права, что и люди мира сего, постепенно привело к отказу от этого подвига. Напряжение на добро, как аскетическое понятие, забыли и отложили. Мир сей дает возможность быть с виду более-менее приличной православной юрисдикцией, иметь при этом определенные права и льготы. Но для этого нужно войти в мир официального православия, отложить исповедничество, сдать в архив своих отцов и наставников, а в довершение ко всему– отказаться от миссии в России. Отдать русское православие полностью под контроль Московской патриархии.
Такой выбор в худшую сторону делался епископатом РПЦЗ уже не один год. Сначала искушение это входило на уровне помысла и сердечного прилога, вслух о нем не говорили, потом появлялось сердечное сочувствие и сосложение. Теперь выбор достаточно однозначно выразился в делах. Эти дела – суть решения соборов 2000 и 2001 г., которые признали де-факто Московскую патриархию за полноценную и ведущую часть Русской Церкви, узаконили евхаристическое общение с нею на уровне мирян и духовенства, а также по сути узаконили контакты с другими церквами – членами экуменического православия. Новый курс РПЦЗ, как показало дальнейшее время, был принят практически всей иерархией РПЦЗ (кроме изгнанного Митр. Виталия и трех епископов с ним), а также большинством духовенства и народа собственно за пределами России. Далеко не все приняли новый курс с радостью, многие понимают, что это было предательство, но противостать этому предательству, открыто поддержать изгнанного Первоиерарха решились немногие.
Ведущие авторы Зарубежной Церкви, такие, как прот. Виктор Потапов, прот. Александр Лебедев и другие, попали в смешное положение. Им постоянно указывают на их собственные писания 5-10-летней давности с обличениями в адрес МП, и они вынуждены по сути дела отрекаться от собственных слов. Сущность патриархии за это время никак не изменилась. Это понимают епископы РПЦЗ, потому и не желают войти в прямое подчинение Москве. Выторговывают себе некие права автономии. Только поэтому епископы обеих "частей" еще не сослужат, и даже не садятся за один стол переговоров. Это поручено духовенству и мирянам. Но сам факт изменения своих церковных позиций свидетельствует о грехопадении. Путем греха Божие дело не делается.
На последней совместной конференции в Москве "мыслящей элитой" обеих "частей" РПЦ дана новая оценка историческому сергианству. Оказывается, никакого сергианства не было. Просто каждая из частей РПЦ попала под свой тоталитарный режим, одни под Сталина, другие под Гитлера, и каждый в этих условиях приспосабливался к требованиям диктатора, как умел. Сравнивать, сколько степеней церковной свободы сдал Синод М. Анастасия немцам, а сколько М. Сергий – Советам, конечно, не собираются. Равно, как и обратить внимание, что гитлеризм – лишь краткий этап истории для некоторой, меньшей части РПЦЗ, а эпоха сталинизма – это тоже не вся история МП. На такие "мелочи" смотреть не стали. Исторически вопрос по сути дела закрыли.
Но Зарубежная Церковь исторически не включала в себя всю полноту русского православия, не покорившегося сергианской патриархии. Была еще и катакомбная церковь в России, которая пронесла крест исповедничества через десятилетия гонений. В этих гонениях, она лишилась иерархии, но сохранила свою паству.
Патриархийная пропаганда всегда представляет сергианский раскол в Русской Церкви, как конфликт между "Церковью-Матерью на родине", понявшей мудрость Митр. Сергия, и "укрывшейся за рубежом церковью в эмиграции, которая позволяла себе критиковать его" (так, например, выразился на Московском епархиальном собрании 1998 г. Патр. Алексий). При этом постоянно и полностью игнорируется существование церкви на родине, которая тоже отвергла путь Митр. Сергия и этим обрекла себя на мучения и страдания от гонителей. Именно на Церковь Новомучеников и Исповедников, отвергших сергианство, равнялась и Зарубежная Церковь, исповедуя свое единство с этой подлинной частью Русской Церкви. Известно, что поначалу путь Митр. Сергия отвергло большинство епископата и подавляющее большинство церковного народа. Долгие годы безпримерных в истории гонений изменили это соотношение в пользу сергиан. Истинная Церковь ушла в катакомбы. Она не представляла единого целого в организационном плане, постепенно утратила свой епископат, но тем не менее, общины православных христиан, противостоящих в России сергианству, не исчезли до самого падения коммунизма. Существование Катакомбной Церкви в России до некоторых пор мешало патриархии выдавать себя за единую и единственную Церковь на родине.
В 1980-90 гг. иерархия в значительной части Катакомбной Церкви была восстановлена Церковью Зарубежной; к катакомбным общинам присоединились и другие, ушедшие из МП и образованные заново. Предательство зарубежного епископата большинством российских приходов и общин не было поддержано. Однако теперь Зарубежный Синод, сговорившийся с патриархией, точно так же, как и она, полностью игнорирует катакомбные приходы на родине, им самим еще недавно возглавляемые. Проблема сергианства успешно убирается теперь уже с двух сторон. Никаких "сергиан" больше нет, есть Церковь-Мать на родине и странное церковное образование за рубежом, которое должно каким-то образом вживиться в нее. Но такой взгляд на вещи существует только для "высоких договаривающихся сторон" и не отражает реальной картины.
Таким образом, Русская Истинно-Православная Церковь есть величина реально существующая. Несмотря на малочисленность и организационную слабость, она сохраняет традиции и учение Зарубежной и Катакомбной церкви, здоровые основы церковной жизни, законный епископат, а потому имеет возможности для роста и привлечения православных. Будущее, конечно, в руках Божиих.