Поиск

В России убит известный священник, богослов и диссидент о. Павел Адельгейм

Соболезнования и некролог редакции «Церковных Ведомостей РИПЦ»

Отец Павел Адельгейм

5 августа вечером во Пскове ударом ножа был убит известный священник, богослов и диссидент о. Павел Адельгейм, с которым редакция «Церковных Ведомостей РИПЦ» поддерживала дружескую переписку.

Убийство гонимого священника совершил приехавший во Псков три дня назад 27-летний житель Москвы, о котором известно, что ранее он снимал документальные фильмы.

Смерть отца Павла наступила в результате большой потери крови. При этом «Скорая помощь» на первый вызов отказалась приехать на место преступления и оказать своевременную помощь тяжело раненному священнику. Вызывавшим «Скорую» родственникам медработники заявили, что у них «нет свободных машин». Лишь после второго вызова "Скорая помощь" согласилась приехать на место преступления, но было уже поздно…

1 августа отцу Павлу исполнилось 75 лет. Родился он в семье русских немцев в 1938 году в Ростове-на-Дону. Его дед был расстрелян в Киеве в 1938 году, а отец - в 1942 г. После ареста матери в 1946 г. Павел Адельгейм был отдан в детдом, затем отправлен на поселение в Казахстан.

Отец Павел так вспоминал о начале своей церковной жизни: «Сознательно я вошёл в церковную жизнь в Караганде. Когда отца арестовали, мать со мной на руках пошла в НКВД, добиваться правды. Её арестовали, а меня отправили в детский дом. Это был мой первый срок в детском доме. Когда мать освободили, мне было лет пять. Года через два ее опять посадили, а меня отправили в детский дом на второй срок. В детском доме я пошел в первый класс. Мать осудили и отправили по этапу в Казахстан. В казахстанской ссылке мы с ней прожили до смерти Сталина. Мать работала табельщицей огромного гаража в поселке Ак-тау Карагандинской обл. Я учился в школе. Однажды поехал в Караганду и "случайно" нашел православную общину отца Севастьяна в Большой Михаиловке. С тех пор я бывал там регулярно. После смерти Сталина мы переехали в Караганду, маму взяли в драмтеатр, в Михаиловку мы ездили вместе. Там был молитвенный дом, но служить в нем не разрешали власти. Поэтому приходилось служить по ночам в частных домах. Эти богослужения организовал о. Севастиан, келейник старца Нектария из Оптиной пустыни… Остались впечатления от ночных богослужений, чтения страстных Евангелий, общих трапез. Служили мы тайно в разных домах на переносном антиминсе. Богослужения продолжались всю ночь. В 21 час начинали Всенощную, потом Литургию. В пять часов утра все заканчивалось, и я шёл спать. Все расходились. Отец Севастьян пил чай, и шел в другой дом служить обедницу, а потом начинались требы».

В 1954 году Павел Адельгейм становится послушником Киево-Печерской Лавры, однако, будучи несовершеннолетним, проживает там неофициально в келье строгого подвижника игумена Феодосия (Сердюка). В монастыре Павел прожил до 1956 года, а затем поступил в Киевскую духовную семинарию РПЦ МП. Однако в 1956 году он был исключен из семинарии архимандритом Филаретом (Денисенко) за нежелание петь коммунистические песни на советский праздник Первого мая.

Отец Павел так вспоминал об этом: «Из Лавры я поступил в Киевскую семинарию, когда мне исполнилось 18 лет. Семинарская жизнь была следующим светлым и радостным периодом моей жизни… Мне нравилось учиться, учился я отлично. Много времени проводил за чтением. Изобилие книг, о которых можно было только мечтать в те годы… Потом сменили Ректора и инспектора, на третий год снова поменяли, и пришёл игумен Филарет (Денисенко). Ему тогда было тридцать лет. Инспектором назначили священника В. Муратова (позднее он снял с себя сан и работал на каком-то заводе). У меня был круг близких друзей. Нас было пятеро, и Муратов называл нас "благочестивыми негодяями". Было несколько эпизодов, которые приписывали мне… Второй эпизод связан с празднованием Первого мая. В 1959 году оно пришлось на Великую Пятницу, день сугубого поста. Филарет назначил торжественное собрание, во втором отделении хор с патриотическими песнями. Леня Свистун предложил мне пойти к ректору с протестом. Мы пошли, и Филарет произнёс воспитательную речь о любви к советской власти: "Я сын шахтера, стал архимандритом и ректором. При какой другой власти это могло бы случиться? Под чьим небом вы живёте? Чей хлеб едите? По чьей земле ходите? Вы неблагодарные, вас советская власть учит…" и т.д. Это была последняя капля. Инициативу разговора, видимо, приписали мне… Протест был последней каплей, и Филарет перед экзаменами заставил меня написать заявление об отчислении из Киевской семинарии "по собственному желанию"».

Священником Павел Адельгейм смог стать лишь в 1964 г. в далеком Узбекистане, где его рукоположил опальный архиепископ Ермоген (Голубев). Он был направлен служить в пос. Каган Узбекской ССР, где, вопреки требованиям партийных чиновников, начал строительство нового храма. В 1969 г. он был арестован КГБ по обвинению в антисоветской пропаганде. По свидетельству о.Павла, донос на него написал, по требованию Филарета (Денисенко), бывший друг и сокурсник по семинарии Леонид Свистун (будущий митрополит УПЦ МП Макарий). В советских тюрьмах о. Павел пробыл три года, где потерял правую ногу, сильно подорвал здоровье и стал инвалидом.

Освободившись в 1972 г. по инвалидности, продолжил служение в Ташкентской епархии на приходах Ферганы и Красноводска. С 1976 года — клирик Псковской епархии. До 22 февраля 2008 года был настоятелем храма святых Жен Мироносиц города Пскова, где создал православную общеобразовательную школу регентов. При своем втором приходе - при храме святого апостола Матфея в деревне Писковичи - открыл приют для сирот-инвалидов. Автор многочисленных богословских статей, книг "Догмат о Церкви в канонах и практике" и др.

За несогласие с неканоническими и антисоборными изменениями в "типовом" приходском уставе РПЦ МП был против воли его и паствы уволен за штат указом архиепископа Псковского и Великолукского Евсевия (Саввина), а школа регентов распущена. Правящий архиерей его публично, на Епархиальных собраниях РПЦ МП обзывал «слугой сатаны». Все протесты и обращения о. Павла в МП с требованиями произвести законный церковный суд остались без ответа.

20 марта 2003 г. на о. Павла было совершено покушение. Он попал в автоаварию, поскольку его автомобиль внезапно потерял управление и врезался в забор жилого дома. По заключению экспертов, авария произошла в результате преднамеренного повреждения рулевого управления автомобиля.

Последние годы отец Павел публично критиковал канонические нарушения в МП и обличал безнравственность современной российской власти.

За несколько дней до смерти отец Павел в письме в Англию писал, что «церковная жизнь в России гаснет. И сколько бы в Патриархии ни говорили про золотые купола, к сожалению, золотые купола выражают только силу церковной власти и рост церковного бюджета за счет государственных доходов, не больше. А духовная жизнь разрушается и уничтожается, причем, уничтожается она, конечно, целенаправленно самой Московской патриархией. Она разрушает все, что только можно в церкви разрушить. Создает свое материальное благополучие, но разрушает духовную жизнь».

По словам отца Павла, «дружба церкви и государства – это катастрофа, это церковная катастрофа». «У нас вера в церкви поменялась на идеологию. Нет веры, а есть идеология. Церковь заняла место бывшего Политбюро КПСС. Так ее сейчас и называют. Говорят, что Россию возглавляют чекисты и церковники. Фактически получается, что в этой церкви не остается места для Христа. Попросту говоря, Имя его все реже и реже главами церкви употребляется. Теперь у нас праздник, 1025-летие крещения Руси… Празднование 1000-летия крещения в 1988 году они называют Вторым крещением Руси. Они считают, что событие укреплений отношений между государством и церковью равнозначно тому, что произошло при князе Владимире. На самом деле это совсем не так. Потому что сознание у русского народа в настоящий момент совершенно языческое, и даже у того народа, который регулярно ходит в церковь, сознание языческое. Конечно, в церковь ходят, Богу молятся, но это в пределах 3% населения. И цифра может быть несколько завышенная, но не заниженная, условно можно считать 3%...», — считал священник.

Отец Павел Адельгейм с глубоким почтением относился к подвигу катакомбных отцов-исповедников и самой Истинно-Православной Церкви. В одном из писем (от 1 августа 2011 г.) в редакцию «Церковных Ведомостей РИПЦ» он писал: «С большой благодарно­стью получил Ваше приглашени­е и с радостью откликаюсь­ на него. Интересно встретитьс­я с людьми, параллельн­о жившими, мыслившими­ и чувствовав­шими, хотя и не знакомыми,­ но понятными друг другу в те далёкие и памятные дни. С любовью во Христе, священник Павел».

К сожалению, по состоянию здоровья отец Павел так и не смог приехать в гости к редакции в Чернигов. По этой же причине не смог, при всем его желании, лично присутствовать и на проведенной редакцией в октябре-ноябре 2011 г. конференции «Церковное подполье в СССР». Однако он прислал организаторам и участникам свое приветствие и пожелания плодотворной работы, а также свой доклад…

Редакция «Церковных Ведомостей РИПЦ» выражает искренние соболезнования родственникам, близким и прихожанам отца Павла. И в знак памяти о нем предлагает ознакомиться с его статьей, которую он прислал в 2011 г. в нашу редакцию.

 

 

Священник Павел Адельгейм: Мой опыт церковного подполья в СССР

 

30 октября день памяти всех репрессированных, невинно убиенных, среди которых большую часть составляют епископы, священники, диаконы, монахи и миряне, которые сберегли свою веру, как главное сокровище души, сохранили любовь, не ожесточившись и не озлобившись.  И теперь исполнилась самая светлая надежда их жизни: они нашли упокоение там, где нет ни болезни, ни печали, ни воздыханий, но жизнь бесконечная.

Те, что остались не перемолотыми репрессивной машиной, и те, кого она перемолола, и те, кто кнопки нажимал для перемола, теперь вместе покоятся в одной земле.  Широка страна моя родная, много в ней морей лесов и рек, а сколько крестов и могил без крестов!     Были и те, чей единственный след –

                                         Это свет над мерзлотою, над тундрой, где мощи хранятся.

                                         На деревянных табличках ни даты, ни  имени нет:-

                                         Будут теперь номера вписаны в святцы.

Какой трудный путь они прошли, сколько испытаний выпало на их долю! Как сумели они донести свой крест до самого смертного часа? Никодим говорил Иисусу:  «таких чудес, какие Ты творишь, никто не может творить, если не будет с ним Бог» (Ин.3,2).  Господь как бы возражает на его слова: «верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит» (Ин.14,12). Так открывает Господь тайну подвига не перемолотых: они смогли понести свой крест, ибо с ними был Бог.

                                          Блажен, кто посетил сей мир

                                          В его минуты роковые.

                                          Его призвали Всеблагие,

                                          Как собеседника на пир.

Нам и всем современникам трудно себе представить эту крестную эпоху, когда к власти пришли убийцы и маньяки, и общество подражало им, рукоплеская и восхищаясь их кровожадностью. Можно удивиться поэтическому провидению А. Блока, так точно оценившему двадцатый век:

                                          Двадцатый век... Еще бездомней,

                                          Еще страшнее жизни мгла

                                          (Еще чернее и огромней

                                         Тень Люциферова крыла).

Это и есть эпоха, в которую нельзя было сохранить душу иначе, чем живя в подполье, но вместе с Богом, ища Его и служа Ему. По всей необъятной Российской земле жили люди, которые сознательно уходили из советской системы. Уйти за пределы страны было невозможно, и они уходили вглубь: внутрь себя, в тайну духовной жизни. Искали и находили тайных священников, которые их окормляли своей молитвой, совершая богослужение, крестя, исповедуя и причащая. Священников судили, сажали, убивали, но они оказались неистребимыми.

Мне посчастливилось встретить в своей жизни такого светлого старца иеромонаха Севастиана.  Он жил в Оптиной пустыни до разгона монастыря и был келейником одного из последних Оптинских старцев – иеромонаха Нектария. Мы  жили с матерью под г. Карагандой, в пос. Ак-Тау. Отец был осуждён по ст. 58 УК и расстрелян, а мать сослали после тюремного заключения, как жену «врага народа». Работала она табельщицей в гараже при огромном цементном заводе и регулярно отмечалась в местном отделении, выезжать никуда не разрешалось. Жили мы в длинном бараке, построенном первыми немецкими переселенцами с Волги. Неподалёку была школа, где я учился.

Впервые поехал в Караганду по поручению матери. Она просила купить свитер. В Ак-Тау я сел на поезд и приехал в Караганду. Поручение выполнил, и до отхода поезда гулял по городу. Бог привёл меня в район, который назывался Большая Михаиловка. Это были частные домики, скромные избы-пятистенки. Среди них стоял молитвенный дом, где служил о. Севастьян. Так началась моя сознательная церковная жизнь. Меня привечали монахини-старицы. Матушка Агния писала иконы. Матушка Вера вела хозяйство, нас кормила. Андрей Михаилович, худой, высокого роста с густой бородой, читал за службой Апостол. Был Александр, по специальности агроном, позднее, отец Александр Кривоносов. Он помогал о. Севастиану за богослужением. Вокруг о. Севастиана было много молодых девушек. Все они старались быть полезными: ухаживали за батюшкой, пели, читали, выполняли разные работы по хозяйству. Кто шил одежду и облачение для батюшки, кто помогал матушке Вере, а кто матушке Агнии.

Молитвенный дом был, но служить в его помещении запрещалось. Разрешались только требы: крещение, отпевание, молебны и т.д. Поэтому служили тайно по ночам в частных домах. Служба была ежедневная, точнее, всенощная, как у древних христиан. Дом был всегда наполнен народом. Служили обычно в одних и тех же домах, чередуя дни службы. Начинали службу, когда стемнеет. Продолжалась служба до утра: Вечерня, Утреня и Литургия. Было много причастников даже в будни. После службы пили чай, а потом батюшка шёл в другой дом совершать обедницу. Требы было удобнее служить в молитвенном доме. Храм был просторный с алтарём и иконостасом. Огромную радость доставило всем нам разрешение послужить в этом храме, в виде исключения, в страстную неделю и Пасху. Это было так неожиданно, как посещает всякая радость. Помню тихое чтение и пение, земные поклоны и батюшка долго-долго читает Евангелие. В отроческом возрасте запоминаются внешние события. Память не сохранила слово-проповедь, беседу на исповеди - но оно, без сомнения принесло свои плоды в духовном становлении. О. Севастиан говорил всегда кротко, сохраняя внутренний мир, не раздражался, не повышал голос.

Первые впечатления остались навсегда свежими. Они подтверждались постоянным опытом общения. Привязался я сразу ко всем. Это была семья, открытая для всех, кто искал общения. С отцом Севастьяном были встречи, он был нужен многим и больше наедине, а со всеми вместе было постоянное общение. Общая трапеза и молитва, общее чтение, общие разговоры. Кроме взрослых у меня было общение со сверстниками. Дети приходили часто и по многу, наше общение не прекращалось. Подолгу я оставался в Михаиловке. Жил там неделями. Не помню, как решался вопрос со школой.

Через Михаиловку пересеклась с Церковью жизнь моей матери. Она не была церковным человеком. Закончила Студию Симонова при театре Вахтангова и стала актрисой, потом вышла замуж, родился я, через два года отца расстреляли, её посадили, потом сослали. Приезжая в Ак-Тау, я рассказывал про батюшку и Михаиловку, читал ей молитвы. Она записывала «Отче наш» и с горечью говорила: «Вот, сын первым молитвам учит. Всё наоборот». Когда Сталин умер, открылась возможность выезжать. Мы уже вместе ездили в Михаиловку. Она тоже была у батюшки, исповедовалась и причащалась. Через время её приняли актрисой в Карагандинский театр, нам выделили комнату, и мы переехали в Караганду. Теперь мы могли часто вместе ходить в Михаиловку.

Однажды я шёл, размышляя по дороге,   и вдруг ясно осознал, что нужно служить Богу. Мне было 13 лет. Тогда возникло решение стать священником и, разумеется, монахом. Семейных священников в моём опыте не было, а по возрасту проблема женитьбы была от меня далека. Только пожив долгое время в Киево-Печерском монастыре и в Почаевском Свято-Духовском скиту, отучившись в Киевской семинарии, я скорректировал для себя проблему личной жизни. Но в те годы священство и монашество выросли для меня в жизненную задачу. Возможно, всё начиналось с романтической тайны ночных богослужений и встреч с необычными людьми, жизнь которых наполнена молитвой и верой, а общение, и лица их, как иконы, запечатлены светом вечным. Как не согреться этим светом?     

В нескольких километрах от Б. Михаиловки находился Мелькомбинат. Это был большой посёлок сосланных крестьян- земледельцев. Все они приехали без всякого имущества и обзаводились хозяйством с нуля. Можно только удивляться их энергии и профессионализму. На бесплодных и безводных землях, где культурный слой достигал толщины в несколько миллиметров, они вырастили пышные огороды. Выкапывали глубокие колодцы, в поисках воды для полива. Своими руками они выстроили себе дома, создали крепкие семьи по восемь-десять детей. В домах висели их главные ценности, сохранённые Бог весть какими путями, дедовские иконы. Они сохранили не только иконы,  но и уклад семейной жизни.  За стол они не садились без молитвы, и молились, вставая из-за стола. По вечерам читали молитвы всей семьёй. Утром поднимались до света и, помолившись, шли работать.

Мне доводилось провожать батюшку на Мелькомбинат. Думаю, даже неуместно упоминать, что у него не было ни лошади, ни автомобиля. Он шел в сапогах и укороченном подряснике по глубокой пыли на дороге. Ему тогда было около шестидесяти, бодрый и подвижный, конечно, утомлялся, но знал, что его ждут, что его приход принесёт радость, и не уставал приходить. Придя в посёлок, сразу оживал. Каждое его посещение было праздником для взрослых и детей. Батюшка входил в дома и совершал всё, в чём у кого была нужда. Тут я с ним разлучался, у меня были свои встречи со сверстниками.

В 1963 году я посетил о.Севастиана. Он помнил меня и радушно встретил. На память подарил мне свою рясу, которую девушки очень аккуратно удлинили. Рясу я сберёг до сих пор. Вторично я посетил Б. Михаиловку в год смерти о. Севастиана. Живым я его уже не застал. Встретил меня о. Александр Кривоносов. Он подарил мне священнический восьмиконечный крест, который носил со времени своего рукоположения. Накануне моего приезда его наградили наперсным крестом. Его первый крест я ношу до сих пор. Ещё о. Александр подарил мне батюшкин парамант и сказал, что в деревянный крест вложена частица мощей святого Александра Невского.

Ныне молитвенный дом в Большой Михаиловке расширили и расстроили. Служат в нём  три священника.

Отец Севастьян погребён, но молитвенный покров его над созданной общиной простёрт по-прежнему. И он по-прежнему отзывается на наши просьбы своим молитвенным предстательством перед Богом.

Священник Павел Адельгейм

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 
«Церковная Жизнь» — Орган Архиерейского Синода Русской Истинно-Православной Церкви.
При перепечатке ссылка на «Церковную Жизнь» обязательна.